Неужели и в Грейс, как и во мне, таилась та же неспособность провести барьер между сиюминутным импульсом и действием?
— Я знаю. Ты позволишь рассказать тебе одну правдивую историю?
— Ну конечно, Расс.
— Где-то недели через три после того, как Иззи поставили диагноз, я основательно напился и отправился побродить по холмам на пару со своим револьвером. Сам даже не знаю, зачем я взял его. Уселся на каком-то склоне и стал смотреть на дом, на огни города. Я молил Господа лишь о том, чтобы Он остановил этот кошмар, чтобы Он взял Изабеллу в Свои исцеляющие руки. Взамен же я предложил Ему собственную душу. Потом я вынул из барабана все патроны, кроме одного, накинул защелку, крутанул как следует и поднес дуло к виску. Я подумал: если Он оставит меня жить, то это будет знаком, что Он — с нами. Если же нет, то это станет всего лишь обменом одной жизни на другую. Дурацкая идея, не правда ли? Но чем больше я обдумывал ее, тем более здравой она казалась мне и тем более реальным становился «вариант» револьвера. Я зашел слишком далеко и был уже просто обязан пройти через это испытание. И все же в последнюю секунду я отвел от себя дуло, направил его на холм и нажал на спусковой крючок. Рука дернулась, а уши заложило от грохота. Итак, я получил ответ, по крайней мере меня самого вполне удовлетворивший: «Иди домой, проспись, позаботься о собственной жене и не играй никогда с Господом в такие дурацкие игры». Пожалуй, на большую глубину моя вера еще никогда не проникала, и вплоть до того вечера, когда мы купались в океане, я ни разу не подумал о том, чтобы прочитать молитву. Грейс не выказала никаких эмоций в ответ на мой рассказ, но я все же почувствовал, что ее мучения усилились. Но вот ее губы тронула кривая ухмылка.
— Мне очень жаль, что все это случилось с тобой и с Изабеллой. И мне очень хотелось бы сделать хоть что-то, чтобы облегчить ваши страдания.
— Ты можешь сделать это.
Она ждала.
— Расскажи этим людям, как все было. И пойми, Эрик сделает все возможное, чтобы на тебя одну свалить всю ответственность за случившееся.
Грейс глубоко вздохнула.
Я мог лишь догадываться о состоянии Мартина — по той тишине, которая воцарилась по другую сторону зеркала. Грейс посмотрела туда и сразу перевела взгляд на меня. В ее глазах блестели слезы.
— Могу я попросить тебя еще об одной вещи? — спросил я.
— Почему бы нет?
— Называй меня отцом или папой... как угодно, только не Расселом.
Она улыбнулась, почти незаметно.
— Я бы не возражала, если бы ты обнял меня, папа.
* * *
Вечером во вторник я достал почту и прямиком дернул в город, чтобы сделать кое-какие покупки. Припарковавшись перед универмагом, я стал просматривать письма, счета и каталоги — можете представить себе, с каким наслаждением Иззи, прикованная к своему инвалидному креслу, листала эти каталоги! — и к вящей своей тревоге обнаружил среди них открытку, отправленную из Нью-Йорка и датированную десятым июля.
На ней красовалось здание компании «Флэтирон». Это первый в Нью-Йорке небоскреб, кстати, в нем работал мой редактор.
На обороте — неразборчивый текст: "Дорогой Рассел! Нью-Йорк просто прелестный город, в котором скрыто так много... возможностей! Кстати, не в этом ли здании сидят твои издатели? Я пока регулярно точу зубы и уже подумываю о том, не устроить ли мне здесь небольшую «чисточку»? Впрочем, понадобится целая армия крестоносцев вроде меня, чтобы как следует отскоблить эту зловонную человеческую клоаку. Скучаю по нашему Апельс. окр. Обнимаю. П. Г.".
Несмотря на жару, по телу моему поползли мурашки.
Я аккуратно положил открытку в «бардачок», хотя был уверен: Глаз позаботился не оставить на ней отпечатков своих пальцев. Впрочем, попытаться все же не мешало. В любом случае парни из отдела почерковедческой экспертизы будут более чем счастливы получить от меня такой подарок.
Проходя мимо знакомых стеллажей нашего бакалейного магазина, я начал испытывать глубокое, хотя и довольно хрупкое чувство удовлетворения. Мысленно я занимался покупками вместе с Изабеллой. Скрупулезно отбирал то, что любит она. Самый простой акт выражения любви к другому человеку как ничто другое способен успокоить растревоженную душу. Я знал, каждая пачка, банка или бутылка, которой касались мои руки, предназначались именно для Изабеллы. И если мне не по силам остановить болезнь в ее голове, то по крайней мере ее тело я могу ублажить плодами моей бесконечной заботы.
Были также и другие милосердные дары судьбы. Из бухгалтерии «Журнала» наконец-то начали поступать долгожданные чеки с гонорарами. Мой литературный агент Нелл сделала мне хотя и довольно скромное, но все же — предложение насчет книги про Полуночного Глаза, которое я, естественно, сразу же принял. Предложение сделали, несмотря на то, что оба мои издателя да и я сам прекрасно понимали: конец этой книги еще очень далек, ибо я даже не начал писать ее. И самое главное в этот день: я стал свидетелем того, что в моей дочери начались серьезные перемены.
Я заглянул в магазин с диетическими продуктами, чтобы купить пачку любимого чая Изабеллы.
Затем я погрузил покупки в машину и спустился к берегу, чтобы полюбоваться закатом.
Это был довольно странный час, потому что сухая, обжигающая жара последней недели, казалось, наконец-то готова была ослабнуть. Далеко над горизонтом уже собирались темные тучи, и по мере того, как солнце все больше опускалось в них, его нижний край словно расплющивался, а облака, казалось, поджигались ярким пламенем. Даже окончательно скрывшись за тучами, солнце продолжало светиться — нежным сиянием, подобно завернутому в бумагу апельсину, и посылало в океан ломаные лучи света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120