Они разбредались по все еще пахнущим живыми людьми домам, съедая все, что можно было съесть на своем пути.
Их были тысячи.
Они были голодны.
В них жила память крови, сообщавшая им о грандиозном пиршестве, которое пережили их предки двенадцать лет назад.
Это были благословенные дни. Дни, когда еды было больше, чем можно было съесть за год. Дни, когда, разорвав вздутый живот и мошонку зубами, можно было полакомиться лишь человечьей печенью и яичками, оставив тело подгнивать на солнце до нужной кондиции – когда мясо становится по-настоящему мягким и просто тает в зубах.
Дни, когда никуда не надо было спешить, и никто ни с кем не соперничал. Дни, когда люди, наконец-то, стали тем, чем они и должны были быть всегда – пищей.
Заняв человеческое поселение, крысы принялись осваиваться. Это место оказалось куда лучше, чем развалины. Мертвых тел в бывшем зрительном зале было вдоволь. В кладовых тоже хватало, чем поживиться…
А эти двое пришлых и пока еще живых… Помеха. Добыча. Сладкое кровавое мясцо на розовых косточках…
Одна из крыс, не выдержав, бросилась на них с балкона, но прыгала она гораздо хуже Сергеева и, не долетев до желанной цели, спикировала в толпу товарок, метушащихся внизу.
Сергеев проводил глазами ее полет.
Раздался визг. Живое море серых спин заволновалось. Оглушенную ударом тварь рвали на части.
– Только пожар, другого выхода нет, – повторил он в микрофон передатчика. – Иначе они не уйдут.
– А вы? – спросил Матвей. – Вы успеете? Нам с Молчуном все зажечь не проблема. Вон, у КПП несколько стеклянных бутылок вижу. А бензина для такого дела и трех литров хватит! Полыхнет в самом лучшем виде! А вы-то дальше куда? Крыльев нет? Летать не умеете? Сколько метров, говоришь, до пола? Шесть?
– Решим по ходу. Только к дверям близко не подходите. Кинете бутылки – сразу обратно.
– Там хоть есть чему гореть?
– Есть, не волнуйся.
– У тебя, Миша, нервы железные, – резюмировал Мотл с уважением. – Не нервы – канаты. Не волнуйся! Спасибо, конечно, за совет! Да у меня до сих пор руки и ноги трясутся. И у Молчуна тоже.
Сергеев плохо представлял себе Молчуна с трясущимися руками. Впрочем, и Матвей на роль взволнованной институтки не подходил.
«Нервы – канаты!»
Он прислушался к сердцу, которое все еще прыгало в грудной клетке, как голодная ворона. Он не просто боялся. Он был смертельно напуган. Другое дело, что испуг всегда заставлял его сосредоточиться и действовать. Но он не мог перестать бояться. Правильно говорил Мангуст: тот, кто не боится смерти – не герой, а идиот.
– Ладно. Ждите. Мы скоро, – проскрипел голос Мотла в динамике.
Но «скоро» – не получилось.
Прошло, как минимум минут сорок, и они с Вадимом замерзли, как пингвины на ветру. Сидеть на люстре ещё можно, а вот двигаться – уже никак. Затекшие конечности деревенели от холода, но стоило попытаться сменить положение, как железная конструкция начинала раскачиваться, скрипеть, из-под крепежа летел раскрошенный бетон, а крысы, ожидающие сбежавший обед внизу, шипели и лезли друг другу на спины.
Внезапно, в отдалении рвануло так, что с потолка полетела мокрая известковая крошка. Казалось, что задрожали стены.
– Ни фига ж себе! – выдохнул Вадик, судорожно хватаясь за растяжки светильников. – Что это они там удумали?…
– Молчун, – догадался Сергеев, и перенес центр тяжести на левую сторону, стараясь не съехать ногой с удобного упора. – Засранец. Баррикаду рванул, как пить дать. Додумался. Ему б танковым батальоном командовать!
По стенам заколотили осколки и мусор. Вынеся напрочь одну из рам, внутрь залы влетел здоровенный кусок трубы и, вращаясь, как бита, прошуршал в каком-то десятке метров от люстры, чтобы воткнулся в стену на половину своей длины. Обломки разбитой в щепу рамы разлетелись по помещению, как пули, раня крыс, скучившихся на верхней площадке лестницы.
По стене зазмеилась трещина. Со скрипом провисли, перекосившись на петлях, высокие двери.
Сергеев с Вадимом молча переглянулись.
За стенами раздался рев тяговых винтов. Серое море внизу заволновалось, зазвенело стекло и по полу плеснуло жидким огнем – первая бутылка с бензином благополучно влетела в фойе, разбившись вдребезги об оконный проем. Вторая, влетевшая следом, не разбилась, упав на крысиные спины, а запрыгала по ним – тряпка, торчащая из горлышка, коптила и разбрасывала искры.
Действуя скорее рефлекторно, чем осознанно, Сергеев рванул обрез из кобуры свободной рукой и выстрелил, целясь в красноватый отблеск горящей ткани. Выстрел получился оглушительным и удачным. От попадания, внизу, в самой гуще голодных, испуганных тварей расцвел огненный цветок – бензин расплескало на несколько метров в диаметре. В холодном воздухе повис омерзительный запах паленой шерсти. Истошный визг, вырвавшийся из нескольких сотен крысиных глоток одновременно, резал уши. Он был невыносим и заставлял ежиться – словно кто-то водил куском пенопласта по стеклу.
За стенами снова взревели моторы – похоже «хувер» разворачивался. Еще две бутылки с бензином влетели в фойе и на этот раз обе разлетелись на куски, заливая мечущихся в панике животных потоками жидкого огня.
Сергеев, который редко впадал в азарт, таки не удержался и выпалил из второго ствола по крысам, копошащимся в нескольких метрах от них, на балконе. Картечь проделала в живой массе кровавую просеку – куски разорванных на части тушек посыпались вниз, на густо пересыпанную пылающими телами стаю.
Все, что могло загореться внизу – уже начало гореть. Фойе заполнилось едким, как иприт дымом, языки пламени лизали колоны и следующие огненные снаряды, пущенные снаружи, только добавили жару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17