измученные, они вернулись с небес на землю и потребовали самого крепкого белого рома; однако пить не стали — каждый принялся растирать себе ромом грудь, спину, руки, блестевшие от пота. И снова праздник пошел своим чередом — обычный, веселый, немного провинциальный семейный праздник; ничего особенного больше не происходило. «Пойдем,— сказала Вера,— дальше уже неинтересно. После того, что мы видели... знаменитые прыжки из «Видения розы» — ерунда, а «Икар» Лифаря кажется просто жалким...» Опять плыли мы через бухту на каюре. Вера сказала: «Если бы у Нижинского были такие лицовщики, когда он впервые поставил «Весну священную», он бы не провалился. Музыка Стравинского требует именно этого, нужны танцоры из Гуанабокоа, а не женоподобные дохляки из группы Дягилева...» Мы приближались к молу Де-Лус; на фоне изъеденной солью черно-зеленой бронзы белела крашеная, и новоорлеанском стиле решетка Испанской Трансатлантической компании. Зашагали по улице Меркадерес, она шла параллельно пли пересекалась с улицами, названия которых в моем представлении связывались всегда с Гойей или с Вальдесом Леалем: улица Инквизитора, Скорби, на углу ее стоял еще большой крест, сохранившийся, наверное, от тех времен, когда проходили здесь на святой неделе процессии, изображавшие шествие на Голгофу. Вера удивлялась, почему женщины не участвуют в танце — пусть бы не прыгали, могли бы просто водить хоровод вокруг танцоров. «Это мужской танец,— отвечал, — религиозный». Во многих других танцах — Гаспар стал перечислять их — и в том, которым открывается праздник — он представляет собой, в сущности, самую обычную румбу,— женщины принимают участие наравне с мужчинами, потому что мины эти — развлечение. «А религиозные танцы все мужские, без единою исключения?» — «Исключения есть. Церемония посвящения в абакуа — след, по-видимому, очень древней африканской экспедиции — это пантомима, изображающая возникновение секты; и ней действуют три Великих Вождя и Колдун; главное в напомине — жертвоприношение: женщину, называемую Касика-пекуа, убивают, ибо она знает тайну, которая никому не должна быть открыта, а женщина, как известно, не способна хранить мину. Впрочем, женщине удается вовремя улизнуть,— продолжал Гаспар, смеясь,— вместо нее приносят в жертву белую косточку». Я читал книгу о водуистах Гаити, там рассказывается о иге 1.ма сходных обрядах: унси-кансо, то есть Избранница, одетая в белое, участвует в ритуале в качестве жертвы, и ее тоже заменяют в конце белой козочкой. «Женщины участвуют также в обрядовых танцах сантерии, где изображают святых, которые в то же время, то есть существа, живущие одновременно и здесь, и таи». «Не понимаю»,— сказала Вера. «Ну, у них двойное существование, в двух верах, Святая Дева де Регла — она же Огун, Святая Дева Милосердная Кобре — она же Иемайа; святой Лазарь — Бабайу Айе; святая Варвара — здесь, правда, дело сложнее, потому что она становится мужчиной — Чанго». «Чанго,— сказал я,— он красный, в странной такой митре, вроде двойного топора, меня всегда поражало вот что: ведь двойной топор, точно такой, какой мы видим здесь в алтарях, был в критской культуре символом царской власти, атрибутом Миноса. Голова кружится, едва подумаешь, что какая-нибудь святая из Реглы может объявить себя дочерью Миноса и Пасифаи. Как героиня Расина»,— заключил я, смеясь. Но Вера не смеялась. В эту ночь в Гуанабакоа мы приобщились к самым древним обрядам человечества, говорила она. «Вертикальный танец», мужской, с прыжками, издревле сопровождал церемонии поклонения солнцу. Гаспар рассказал, как приносят в жертву девушку или женщину и как заменяют ее каким-либо животным; так ведь случилось и с Ифигенией, Агамемнон принес ее в жертву богам, а в последний момент Артемида ее похитила, и Агамемнон зарезал вместо нее косулю (там была косуля, а не коза). «В этих делах женщине всегда плохо приходится»,— смеясь, заметил Гаспар. Вот именно, плохо приходится, это верно, отвечала Вера: дочери Иефты, которая так весело танцевала под звуки тамбурина, тоже плохо пришлось — отец принес ее в жертву, чтобы добиться победы над аммонитами. Досталось и Афродите — пришлось ей пролить кровь, чтобы освободить Адониса из тьмы долгой ночи и наполнить мир красными розами. «Вот также и Избранница, я о ней без конца думаю последнее время; ее кровь нужна была, чтобы вновь цвел и плодоносил мир»... Мы подходили к дому. Вера спросила еще, бывает ли, что женщина одна танцует сантерии. «Ну, да. Бывает. Если на нее «дух снизошел».— «Как же ты, марксист, веришь в такое?» — спросил я коварно. «Я не верю. Я рассказываю, что они говорят. Может, это внушение, может, притворство, как хочешь. Но только кружатся, кружатся женщины под гром барабана, так войдут в раж, что начинаются у них какие-то конвульсии, судороги, скачут они, катаются по полу — вот и говорят, что святой в них вселился, Чанго там, либо Обатала, либо еще кто. Дикость, конечно, суеверие, но куда же денешься». Подобные ритуалы распространены, они имеют очень древнее происхождение, заметила Вера: еще сивиллы впадали в транс, были и всякие пророчицы, ясновидящие, одержимые дьяволом... Долго прощались мы с Гаспаром, жали ему руки: «Доброй ночи, Гаспар. Ты многому меня научил,— сказала моя жена.— Здесь можно поставить «Весну священную» с танцорами, которых мы видели сегодня. С такими и работать-то много не придется, они все поняли интуитивно, а чувство ритма какое! Ритмы Стравинского им нетрудно усвоить; вот когда родится балет, воистину воплощающий первозданное, изначальное, не то что хореографическая каша, которой нас до сих пор кормили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169