ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Царь приглашал Наттье в Петербург, но тот, устрашившись нелепых рассказов о России, отказался, и после этого Петр сразу охладел к нему.
Рисовальщик и монетный резчик Пинар вместе с бывшим голландским старьевщиком по имени Гжелль были наняты на русскую службу для присмотра за купленными картинами, а в пополнение редкостей куншткаморы Петр раздобыл в Копенгагене половинку окаменевшего хлеба и образцы деревянной обуви, которую носили лапландцы, подарив за это копенгагенскому музею русские лапти.
VIII
Екатерина проснулась удрученной. Приснился тяжелый, неприятный сон, и появилось опасение, что он, не дай бог, сбудется. Будто бы ласково-внимательный, клятвенно уверявший в обретенном счастье быть ее возлюбленным и готовым в любой день и час пожертвовать для нее своей жизнью, будто бы этот Вилим Монс грубо смеялся над ней в веселом сборище каких-то шалопаев. Вдруг вся его любовь действительно притворна? Ей, Екатерине, уже тридцать пять лет, и молодость отошла от нее, а ему только двадцать четыре. Но ведь тем милее он для нее. Ах, Вилим, Вилим, если бы ты только знал, как огорчил ее этот ужасный сон. «Неужели… неужели такое случится?» – допытывалась она у судьбы.
Монс застал ее в слезах.
– Что случилось, Катрин? – забеспокоился он.
Екатерина положила на его плечи руки и властно, требовательно спросила:
– Ты еще любишь меня?
Взбалмошная, ошалевшая баба! Да если бы он и охладел, то ведь не признался бы в этом. Она поняла нелепость своего вопроса и, смутившись, опустила глаза.
– Что такое, Катрин? – участливо повторил он.
Она сказала, что ей показалось, будто бы он стал уже не таким: вчера, например, заторопился уйти от нее.
– Да ведь уже было поздно, Катрин, – оправдывался он, а если бы было можно, то днем и ночью неотлучно был бы у нее. – Ты – мое счастье, – проникновенно, с глубоким и пылким чувством произнес Вилим, и в этих его словах была сущая правда. Кто, какая другая женщина могла бы сравниться с ней, обладательницей несметных богатств и непомерной власти? В ее руках все, вся Россия, а он, Вилим Монс, ее управляющий, почти такой же властелин. Что может быть выше и больше этого?.. Правда, блистающий взор увенчанного таким счастьем камер-юнкера Монса омрачает неотступная мысль о подлинном властелине, царе Петре, который вот-вот появится и оттеснит от Катрин своего молодого соперника и одним мановением пальца может все сокрушить. О, каким осторожным и строго-расчетливым следует быть, чтобы удержаться на достигнутой высоте. Пока нет царя, можно без гаданий, без колдовства, без каких-либо опасений стараться укрепить свое воздействие на нее, эту царственную особу, отдавшуюся ему без ума и без памяти. Надо лишь больше нежности, больше ласки во взгляде, в голосе, в прикосновении к ней, и она будет всегда в подчинении. Ведь сама же восторженно говорит, что он лучше всех, с кем была она в вольной или невольной близости, и только ему одному, постоянно желанному, с полной готовностью отдает всю себя. И надо, надо, чтобы не остывал ее пыл.
– Ты – мое счастье, – шепчет ей Вилим, и пусть она думает, что он говорит о ней только как о возлюбленной и что в помыслах у него ничего корыстного нет. Их корысть обоюдна – в постоянной горячей любви.
– Ах, Вилим, как хорошо с тобой, – ластилась к нему Екатерина.
– А мне, Катрин, – безмерное счастье, и надо, чтобы оно никогда не кончалось.
– Ах, Вилим, Вилим… – грустно вздыхала она. – Мне так не хочется отвечать на его письма, а он их шлет то и дело.
– Не отвечать невозможно, Катрин. Иначе он сорвется и примчится сюда. Превозмоги себя, милая, – уговаривал ее Монс. – Ты же понимаешь, как это важно. Он все еще в Спа?
– Да, там, на водах.
– Пусть дольше лечится.
Так Екатерина Петру и писала: не прерывай лечения, старайся хорошенько поправиться, набраться сил и отдохнуть; не беспокойся обо мне.
В письмах Петра проявлялась постоянная забота о ней, а она в ответ придавала шутливое выражение своей любви к нему. Он жаловался на свою недужность, на изводивший его почечуй, с усмешливой горечью признавался в том, что стареет и нравиться женщине гораздо моложе для него дело трудное. Трунил над своими годами, называя себя стариком, и словно заочно оправдывал все ее чувственные порывы.
Извещает Петр «сердешненького друга» о своих переездах с места на место, делится впечатлениями от того, что видел, и почти с каждым письмом шлет своей Катеринушке подарки, не столько ценные, сколько выражавшие его любовь к ней и внимание. Шлет попугаев, канареек, а то – крохотную мартышку либо говорящего скворца. Присылал моточки тончайших узких и широких брюссельских кружев, разноцветные образчики лионского аксамита, называемого еще бархатом, – выбирай, дорогая Катеринушка, что тебе больше приглянется, и дай знать в Париж нашим посольским людям, чтобы купили столько, сколько тебе потребно. И о кружевах дай им знать, какие выбирать.
Притворяясь смиренницей, она писала ему: «Однако ж, я чаю, что вашей милости не так скучно, как нам: ибо вы всегда можете Фомин понедельник у французов сыскать, а нам здесь трудно сыскивать, понеже изволите сами знать, какие люди здесь упрямые».
Выражала в письмах Петру свою мнимую ревность, когда связь ее с Монсом была в самом разгаре. «Хоть и есть, чаю, у вас новые портомои, однако ж и старая вас не забывает».
Он – ей: «Друг мой, ты опасалась о портомое, понеже у Шафирова та есть, а не у меня. Сама знаешь, что я не таковский, да и стар». И в свою очередь отшучивался: «А понеже во время пития вод домашней забавы употреблять доктора запрещают, того ради я метрессу свою отпустил к вам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289
Рисовальщик и монетный резчик Пинар вместе с бывшим голландским старьевщиком по имени Гжелль были наняты на русскую службу для присмотра за купленными картинами, а в пополнение редкостей куншткаморы Петр раздобыл в Копенгагене половинку окаменевшего хлеба и образцы деревянной обуви, которую носили лапландцы, подарив за это копенгагенскому музею русские лапти.
VIII
Екатерина проснулась удрученной. Приснился тяжелый, неприятный сон, и появилось опасение, что он, не дай бог, сбудется. Будто бы ласково-внимательный, клятвенно уверявший в обретенном счастье быть ее возлюбленным и готовым в любой день и час пожертвовать для нее своей жизнью, будто бы этот Вилим Монс грубо смеялся над ней в веселом сборище каких-то шалопаев. Вдруг вся его любовь действительно притворна? Ей, Екатерине, уже тридцать пять лет, и молодость отошла от нее, а ему только двадцать четыре. Но ведь тем милее он для нее. Ах, Вилим, Вилим, если бы ты только знал, как огорчил ее этот ужасный сон. «Неужели… неужели такое случится?» – допытывалась она у судьбы.
Монс застал ее в слезах.
– Что случилось, Катрин? – забеспокоился он.
Екатерина положила на его плечи руки и властно, требовательно спросила:
– Ты еще любишь меня?
Взбалмошная, ошалевшая баба! Да если бы он и охладел, то ведь не признался бы в этом. Она поняла нелепость своего вопроса и, смутившись, опустила глаза.
– Что такое, Катрин? – участливо повторил он.
Она сказала, что ей показалось, будто бы он стал уже не таким: вчера, например, заторопился уйти от нее.
– Да ведь уже было поздно, Катрин, – оправдывался он, а если бы было можно, то днем и ночью неотлучно был бы у нее. – Ты – мое счастье, – проникновенно, с глубоким и пылким чувством произнес Вилим, и в этих его словах была сущая правда. Кто, какая другая женщина могла бы сравниться с ней, обладательницей несметных богатств и непомерной власти? В ее руках все, вся Россия, а он, Вилим Монс, ее управляющий, почти такой же властелин. Что может быть выше и больше этого?.. Правда, блистающий взор увенчанного таким счастьем камер-юнкера Монса омрачает неотступная мысль о подлинном властелине, царе Петре, который вот-вот появится и оттеснит от Катрин своего молодого соперника и одним мановением пальца может все сокрушить. О, каким осторожным и строго-расчетливым следует быть, чтобы удержаться на достигнутой высоте. Пока нет царя, можно без гаданий, без колдовства, без каких-либо опасений стараться укрепить свое воздействие на нее, эту царственную особу, отдавшуюся ему без ума и без памяти. Надо лишь больше нежности, больше ласки во взгляде, в голосе, в прикосновении к ней, и она будет всегда в подчинении. Ведь сама же восторженно говорит, что он лучше всех, с кем была она в вольной или невольной близости, и только ему одному, постоянно желанному, с полной готовностью отдает всю себя. И надо, надо, чтобы не остывал ее пыл.
– Ты – мое счастье, – шепчет ей Вилим, и пусть она думает, что он говорит о ней только как о возлюбленной и что в помыслах у него ничего корыстного нет. Их корысть обоюдна – в постоянной горячей любви.
– Ах, Вилим, как хорошо с тобой, – ластилась к нему Екатерина.
– А мне, Катрин, – безмерное счастье, и надо, чтобы оно никогда не кончалось.
– Ах, Вилим, Вилим… – грустно вздыхала она. – Мне так не хочется отвечать на его письма, а он их шлет то и дело.
– Не отвечать невозможно, Катрин. Иначе он сорвется и примчится сюда. Превозмоги себя, милая, – уговаривал ее Монс. – Ты же понимаешь, как это важно. Он все еще в Спа?
– Да, там, на водах.
– Пусть дольше лечится.
Так Екатерина Петру и писала: не прерывай лечения, старайся хорошенько поправиться, набраться сил и отдохнуть; не беспокойся обо мне.
В письмах Петра проявлялась постоянная забота о ней, а она в ответ придавала шутливое выражение своей любви к нему. Он жаловался на свою недужность, на изводивший его почечуй, с усмешливой горечью признавался в том, что стареет и нравиться женщине гораздо моложе для него дело трудное. Трунил над своими годами, называя себя стариком, и словно заочно оправдывал все ее чувственные порывы.
Извещает Петр «сердешненького друга» о своих переездах с места на место, делится впечатлениями от того, что видел, и почти с каждым письмом шлет своей Катеринушке подарки, не столько ценные, сколько выражавшие его любовь к ней и внимание. Шлет попугаев, канареек, а то – крохотную мартышку либо говорящего скворца. Присылал моточки тончайших узких и широких брюссельских кружев, разноцветные образчики лионского аксамита, называемого еще бархатом, – выбирай, дорогая Катеринушка, что тебе больше приглянется, и дай знать в Париж нашим посольским людям, чтобы купили столько, сколько тебе потребно. И о кружевах дай им знать, какие выбирать.
Притворяясь смиренницей, она писала ему: «Однако ж, я чаю, что вашей милости не так скучно, как нам: ибо вы всегда можете Фомин понедельник у французов сыскать, а нам здесь трудно сыскивать, понеже изволите сами знать, какие люди здесь упрямые».
Выражала в письмах Петру свою мнимую ревность, когда связь ее с Монсом была в самом разгаре. «Хоть и есть, чаю, у вас новые портомои, однако ж и старая вас не забывает».
Он – ей: «Друг мой, ты опасалась о портомое, понеже у Шафирова та есть, а не у меня. Сама знаешь, что я не таковский, да и стар». И в свою очередь отшучивался: «А понеже во время пития вод домашней забавы употреблять доктора запрещают, того ради я метрессу свою отпустил к вам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289