А совсем рядом по-прежнему играла веселая музыка.
Как только Юра вернулся к танцующим, у входа в столовую его встретила Валя.
— Что? Что он тебе сказал?—Лицо ее было взволнованным.
— Так. Побеседовали.
— Прости, Юра. Он такой, он ко всем пристает!
Я не хотела тебе рассказывать, предупреждать... В общем... Ну, давай сюда сядем... Так Юра услышал историю Валиной любви. В Могилеве она дружила с каким-то парнем четыре года, вот-вот должна была быть свадьба. Но парень вдруг, даже ничего не объяснив Вале, женился на другой. С отчаянья, чтобы хоть от стыда сбежать, она и приехала в Среднюю Азию. Год работала на Головной ГЭС, тоже на Вахше, а когда там стройка начала свертываться, подалась в Нурек.
Мы сами видели, как трудно устроиться здесь, а Валя приехала двумя месяцами раньше,— тогда было еще сложнее. Наконец согласились принять ее штукатуром, но при одном условии: жилье найдешь сама. А где ж его найдешь! Совсем приуныла девчушка. И тут случайный знакомый предложил ей: перебирайся к нам, пока где-нибудь не обоснуешься; в комнате трое — этот доброхот с женой да еще шофер, парень, который почти все время в ночную. Валя согласилась.
Шофером оказался Николай. Поначалу он относился к ней очень внимательно: приглашал в кино и даже стал учить управлять машиной. Однажды— Валя была свободна от смены—он заехал за ней, позвал:
— Поедем покатаемся. Я гравий вожу, ну и ты... тоже попробуешь водить.
Поехали.
— Куда-то он свернул с дороги,—рассказывала Валя, — я подумала — к карьеру. А он вдруг прямо в ущелье едет. А еще перед этим я заметила: он, когда дома был, зачем-то взял мой ножик со стола, большой такой, острый. Тогда я и не обратила внимания, а тут как ожгло меня всю! «Ты куда, Коля?» А он спокойно так отвечает: «Куда назначено». Останавливает машину — кругом горы, речка бежит, и нико-го-никого! У меня от страха сердце зашлось, но я виду не пок-азываю и даже ласково говорю: «Зачем ты сюда, Коля? Ведь карьер-то не тут». А он вытащил из ящичка, ну, в кабинке там, не знаю, как он называется, бутылку водки, красного, банку консервов и ножик мой. «Давай, говорит, выпьем». А я же вовсе вина не пью: непривычная. «Пей!»—кричит, а я упираюсь. Тогда он взял меня за шею, больно так сдавил и льет вино прямо в рот. А оно липкое, противное, по груди течет; платье на мне новое, по нему тоже. «Ах ты черт, думаю, возьму да и выпью, а меня тебе все равно не видать!» И выпила всю бутылку, запьяне-ла-а!.. А Николай лезет. Я от него. Тогда он как даст кулаком — прямо в скулу! У меня аж брызги из глаз, и кровь полилась. Разозлилась — и ему по щеке! Вдруг он нож схватил — и на меня. Шепотом говорит что-то свое. Ничего мне не было страшно, а тут от шепота этого испугалась. Почему он не кричал?.. И глаза у него такие, что и вправду убьет... Вернулись
мы поздно, уже под вечер. Он на полтора часа на смену опоздал. Я молчала, а он все просил никому не рассказывать. Только в Нурек въехали, смотрю — по тротуару прораб наш идет. Я как заору: «Василий Степаныч!» — и выпрыгнула на ходу...
А дальше было так: прорабу Валя сказала, что возил ее Николай гулять и ударил, один раз. За это и за то, что опоздал на смену, его сняли с машины. Он приходил просить прощения к ней, но она ответила: «Раз ты ножом мне грозился, ни за что не прощу, ни за что!..»
Тем бы вроде все и должно было кончиться, но вдруг по поселку поползли слухи: Валя «очередь на себя устанавливает...» Никому не известно — мы рас-спрашивали всех, кроме Николая, кто имел хоть какое-либо касательство к этой истории,— была ли хоть доля правды в этих слухах? Николай продолжал ходить к Вале и уговаривал ее выходить за него замуж. Она не соглашалась. Валю вызвал к себе секретарь комитета комсомола стройки Хамид Хамидов.
Разговор был коротким.
— Ты почему не хочешь за Николая замуж выходить?
— Не люблю я его. Не хочу.
— Ну вот что! Разбираться в ваших отношениях не буду, но тебе скажу: либо живи с ним, либо из Нурека — немедленно! Мы не позволим! —Дальше Хамид кричал что-то насчет морали.
Валя даже не приняла разговор этот всерьез. Но через несколько дней ее вызвали на заседание комитета комсомола. Она не пошла. Ну что она могла сказать им, всем сразу!..
А на комитете даже споров особых не было. Ах, не пришла! Не уважает выборный орган! Ясно, что это за птица!.. Просить милицию в три дня выселить такую-то (имярек) из Нурека!
И, возможно, все этим и кончилось бы, не случись сидеть на заседании Юрию Николаевичу Чайковскому,— он всего неделю назад приехал на стройку.
— Позвольте,—спросил он,— да хоть кто-нибудь из вас-то поговорил с ней предварительно? Ведь вы же судьбу человека решаете, путевку ей даете на всю жизнь!
— Не хочет она говорить,— ответил Хамид. Чайковский, человек он мягкий, пытался говорить как можно спокойней:
— Хамид, представь себе: если бы тебя несправедливо обвинили, оскорбили, пошел бы ты к тем людям оправдываться, которые сделали это?.. Я не знаю, может быть, девушка эта такая, какой вы ее себе представляете. А если иначе?..
И все же комитетчики настаивали на своем. То была своеобразная проверка и для Чайковского. В конце концов он сказал жестко:
— Правом коммуниста и начальника строительства я буду настаивать на том, чтобы отменить ваше решение. Поговорите с ней самой, узнайте все, как было,—потом обсуждайте вновь.
На этом заседании был и представитель ЦК комсомола Таджикистана Алексеенко. Он и взялся поговорить с Валей. Разговор такой состоялся. Мы не беремся передавать его содержания, но факт остается фактом: после встречи с Алексеенко Валя стала жить с Николаем.
Он избивал ее. Уходя на вечернюю смену, запирал в шкафу платья, туфли, «чтобы на танцы не ушла».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31