Жалкая колонна измученных усталостью людей, будто остатки разгромленной наголову армии, двинулась к колледжу. Вскоре белоснежные душевые напоминали моечную станцию грузовых автомобилей, работавших в земляном карьере.
Крокодил, несмотря на очередь у кабины, мылся долго и тщательно, пытаясь буквально из каждой поры выскоблить забившуюся грязь. Нестерпимо горячая вода едва согревала — Роже боялся признаться даже самому себе, что озноб вызван не холодом, а проклятой таблеткой. Переодевшись, Крокодил выскользнул из колледжа, даже не переговорив с Оскаром. Он бросил форму кучей возле кровати — после душа дотрагиваться до этой грязи было противно.
Он уселся за стойкой ближайшего бара, довольный тем, что если здесь и есть люди, то они не имеют к гонке никакого отношения. А значит, ни по лицу, ни по настроению не смогут понять, что он, великий Крокодил, глотнул «хитрую» таблетку только для того, чтобы на финише оказаться седьмым. Он нашел нору и, как раненый зверь, решил отсидеться в теплом полумраке, пока не придет в себя. Как удар тяжелой дубинки обрушился на него громкий голос:
— Привет, Роже! Рад тебя видеть!
Роже обернулся. За спиной стоял Ролли Вест, приятель его и Тома. Когда-то они втроем крутили педали за одну бельгийскую команду. Но Весту так и не удалось твердо стать на ноги в изменчивом мире профессионалов.
Вест подсел к Роже — Крокодил старался выглядеть бодрячком, хотя его мутило: оба черепных бугра на затылке готовы были лопнуть от переполнявшей их режущей боли. Болтовня Веста доходила до Крокодила, будто свет через матовое стекло.
Вест делал самое страшное для Роже, что мог сделать сегодня; вспоминал день, когда погиб Том Тейлор. Крокодил слушал словно парализованный, не имея сил прервать, заставить замолчать Ролли Веста.
— …Я неплохо держался до восьмого этапа. Но в тот день у меня было пять проколов и почти восемь минут проигрыша. Гонка для меня практически кончилась, и все события тринадцатого этапа запомнил особенно хорошо, как посторонний наблюдатель. Уже на подъеме я услышал, что Том упал где-то на километр выше. Затем увидел толпу и его, лежащего у дороги. Спросил Алекса, что случилось, но менеджер велел идти вперед, добавив: «Все в порядке». Я еще подумал, что на равнине Том догонит и мы поработаем вместе. Но он не догнал… Я пришел на финиш пятьдесят шестым и, не слезая с машины, сразу же покатил в отель… Завалился на кровать, не имея сил шевельнуть ни ногой, ни рукой. Барри ворвался в мою комнату и заорал: «Том умер!»
И тут началось ужасное. Прибыла полиция и перевернула отель вверх дном. У меня нашли лишь снотворное, сделанное в Италии… Потом пополз слух, что всех подвергнут специальному обследованию: будут искать следы уколов шприца. Это глупо; в нашей коже десятки дыр — ты же знаешь, поскольку раз за гонку нас колют B12.
Смерть Тома между тем многое изменила. Толпы людей теперь знали нас по именам. И если ты врывался на стадион даже вслед за их кумиром, хватало такта и душевного тепла приветствовать тебя отдельно…
«Ты прав, Ролли, — думал Крокодил, вслушиваясь в горькие и справедливые слова Веста, будто тот говорил не о Томе, а о нем самом. — Для классного гонщика нет более счастливой минуты, чем пересечь линию финиша в „Парк-де-Пренс“. Независимо от того, как сложилась гонка. Просто ты наконец чувствуешь, что все закончилось, все позади. И ты после привычного душа и массажа становишься нормальным человеком. Профессионал — тоже человек. Сойдя с велосипеда, он хочет зайти, как я сегодня, в бар и пропустить стаканчик. Это божественно — бросить проклятую машину и, забежав в кафе, выпить чего-нибудь холодненького. У нас такие маленькие радости, которые большинству нормальных людей даже трудно представить… К сожалению, проклятая канадская гонка не кончилась. Еще три этапа…»
Крокодил решительно встал и, обняв разомлевшего Веста, как можно ласковее и просительнее сказал:
— Старина, проводи меня, пожалуйста, до моего вонючего колледжа. А то скучно идти…
Роже лгал. Ему было плохо. И очень страшно остаться вдруг на улице одному.
XIV Глава
ДЕНЬ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Мадлен проискала мужа весь вечер. Но никто не знал, где Крокодил. За завтраком Оскар заметил Роже как бы между прочим: — Мадлен ждала тебя вчера часа три. Ушла разгневанная…
Роже рассеянно кивнул. Он вяло жевал фрукты и был не в состоянии проглотить что-нибудь существенное. Болела голова, болел желудок, болело сердце, болела каждая мышца, будто его пропустили через трепальную машину. И еще Мадлен… А через полтора часа надо садиться в седло.
Оскар видел зеленое лицо Роже, но вряд ли догадывался об истинных причинах состояния своего лидера. За дождем, грязью и проколами он пропустил момент, когда Крокодил «глотнул». Команда не задумывалась, почему их лидер в таком состоянии, но зеленушное апатичное лицо Роже не придавало всем бодрости духа. Атмосфера за столом французов нет-нет да и вызывала иронические улыбки у соседей.
— Боюсь, что придется обратиться к врачу, — после невыносимо долгой паузы произнес Роже, а сам подумал: «Если сегодня еще и придется выяснять отношения с Мадлен, можно смело приглашать гробовщика!»
Не переставая жевать, Оскар спросил:
— Что с тобой?
— Грудь саднит. Как бы бронхит не схватить… Погодка вчера — сам знаешь какая…
— Да, скверная погодка. А ты уверен, что простуда, а не усталость?
— Усталость можно пережить. Не впервой язык на сторону! Хотя сколько же можно одному воду лопатить…
Эта реплика Роже была обидной для ребят, но Оскар, чтобы не раздувать пожара, пропустил ее мимо ушей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103