– Пострадавший сел, привалившись к стене.
– Добрый вечер, как вы себя чувствуете?
– Если это добрый вечер, то что же такое дорога в могилу? Вы еще спрашиваете? Высунулись бы на улицу! Куда это я забрел?
Хозяйка рассмеялась.
– Забрели? Да вы уже покойничком были, когда мистер Роуз принес вас в отель. Но не беспокойтесь, сейчас я отведу вас в комнату, и вы отдохнете, а тем временем я попробую вызвать врача.
– Он будет через сто лет, ваш врач. И он мне все равно не поможет. У меня старая болезнь. И вот не выдержал. Надо иметь железные мехи, а не легкие, чтобы переваривать эту мерзость.
Он встал. Дональд взял его под руку и помог подняться на второй этаж. При ярком свете многоламповой люстры Дональд разглядел незнакомца.
Это был среднего роста, склонный к полноте мужчина, одетый в добротный костюм, пошитый с крикливостью континентальной моды. Смуглый цвет кожи выдавал представителя другой национальности, хотя незнакомец говорил чисто, с едва уловимым, мягким акцентом, свойственным французам.
Но Дональд ошибся.
– Я аргентинец. Но всегда жил в Англии. Если можно сказать «жил в Англии», когда двенадцать месяцев в году болтался по дорогам всего мира. Впрочем, давайте хотя бы познакомимся. Меня зовут Мануэль Ланжио. Так сказать, матадор двадцатого века.
Заметив удивленный взгляд Роуза, пояснил:
– Автогонщик я… Бывший…
Он устало поморщился. Дональд поспешил оставить его одного, спросив, не нужно ли чего.
– Спасибо, журналист. Мы еще с вами поговорим. Боюсь, что серая каналья надолго закупорит нас в этой сардиновой коробке. И не беспокойте врача. Добраться в таких условиях до отеля – безнадежное дело. И нет необходимости. Отлежусь.
Не в таких переделках доводилось… – Он закашлялся.
Забравшись в горячую ванну, Дональд душистым мылом пытался отбить запахи улицы, казалось въевшиеся в поры. Только часа через три перестало резать глаза, но в горле першило еще долго.
Дональд спустился вниз, чтобы попросить стакан горячего чая, но вернулся к себе через полчаса. Хозяйка прочитала ему лекцию о лондонских туманах. О том, что они редки, а именно потому и ужасны. Она верила, что, приходи они почаще, не так лютовали бы.
На возражения Дональда замахала руками.
– Нет, вы не знаете, а я-то их на своем веку уже насмотрелась. Все от безветрия! Когда над городом нет вентиляции, а камины да машины надышат гари, туман и придавливает все это к земле – вот тогда и беда. Когда идет человек – плохо. А упадет, и того хуже. Над землей гари втрое больше. У кого астма, туберкулез или еще что – конец!
Она протянула экстренный выпуск вечерней газеты. Число жертв возросло до сорока семи.
Придя в комнату, Дональд достал из чемодана машинку и устроился в кресле.
«Странное дело… Огромный город, силища невероятная, а теряется перед стихийным напором смога. Столько техники, столько мудрых машин – и нет практически ничего, что человек мог бы противопоставить „серому убийце“. Но тревожнее даже не это. Чувствуешь, как одинок и беспомощен человек во чреве необъятного города! Человек, которому не на что рассчитывать, кроме как на собственные силы и случай».
Он перестал печатать и задумался. Чувство одиночества и заброшенности, которое охватывает, наверно, лишь высадившегося на необитаемом острове, захлестнуло Дональда.
«Странно чувствовать себя Робинзоном в центре десятимиллионной толпы…»
36
На следующее утро, еще не вставая с постели, Дональд увидел, что погода не изменилась. За окном, выходившим в тесный внутренний дворик, висела все та же белесая мгла.
Поленившись выйти к завтраку, он повернулся на другой бок и вновь задремал. Сквозь сон он слышал, как деликатно стучали в номер, но не ответил. Часа через полтора стук повторился.
– Кто там?
За дверью раздался голос девушки-уборщицы:
– Хозяйка приглашает вас к столу, если хотите. И беспокоится, не случилось ли с вами что-нибудь – вы не вышли к завтраку.
Еще подходя к столовой, он услышал два голоса – мужской и женский, которые, перебивая друг друга, звучали более чем громко. Когда он вошел в комнату, за единственным занятым столом сидели Мануэль и хозяйка.
– А, спаситель мой! – И Мануэль картинно закатил глаза к потолку.
Он сразу же, не заботясь о такте, отвернулся от хозяйки и придвинулся поближе к Дональду.
– А я, грешным делом, когда вы не явились к завтраку, подумал, что мое спасение отняло у вас все силы. Постучал к вам. Молчите. Хотел взломать дверь, но опомнился: во-первых, придется возмещать убытки хозяйке, а во-вторых, это непорядочно – мешать человеку умереть спокойно.
– Знаете, Мануэль, меня уже мучают угрызения совести, что я поступил с вами вчера менее благородно, чем вы со мной.
Мануэль захохотал, откинувшись назад всем телом, разбросав по сторонам тяжелые, мясистые ладони, все изъеденные бензином и маслами, в крупных шрамах от ссадин.
– Должен сказать, Дон, когда от смерти спасает хороший человек – это приятно вдвойне… А ведь я и впрямь, – он оглянулся на дверь, за которой скрылась хозяйка, разогревавшая на кухне еду для Дональда, – вчера чуть не отправился к праотцам. У меня паршивые легкие. Сжег в Африке, пропылил в Чили и застудил на Горных дорогах Франции. Ходил с туберкулезом. Э, всякое было! Мы, матадоры двадцатого века, – он произносил эти слова с особой гордостью, словно ему по этому титулу принадлежала ни много ни мало половина Англии, – заглядываем старушке смерти в ее черные очи через два дня на третий. Но как вспомню, что мог умереть вот так, на улице, понимаю, что никогда бы себе этого не простил…
Ты ешь, а я буду говорить. Не обращай на меня внимания… Когда сутками приходится торчать возле «телеги» или сидеть за рулем, когда вздохнуть некогда, потом поговорить досыта хочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92