» Потом отец заставил ме
ня уладить споры, а его рука все времялежала у меня вот здесь, и он сжимал м
не шею пальцами. Отец говорил: «Роберт, можно девочкам носить такие шелко
вые чулки, как у их мамы?» А я, десятилетний мальчик, очень громко отвечал: «
Нет, папа». Ц «Можно ли пойти в театр без мамы?» Ц «Конечно, нельзя, папа».
Ц «Роберт, можно им пригласить подругу погостить?» Ц «Ни в коем случае, п
апа!»
Я отвечал с гордостью, не понимая, что отец использует меня в своих интере
сах. Возможно, это было лишь однажды. Но мне кажется, такое могло происходи
ть каждый вечер моего детства. Потом отец возвращался на свое место во гл
аве стола и делал вид, будто очень огорчен: «Простите, Ева, Мария, я уже хоте
л было пересмотреть свое решение, но вот Роберт говорит, что ничего подоб
ного допускать нельзя». При этом он смеялся, да и я обычно тоже начинал сме
яться. Я верил всему, каждому слову. Я смеялся до тех пор, пока мама, положив
мне руку на плечо, не говорила: «Уймись сейчас же, Роберт!»
Вот так-то! Ненавидели меня сестры? Мне вспоминается один случай, который
больше не повторялся. Однажды, в выходной день, до вечера никого не было до
ма. Мы с теми же двумя сестрами, Евой и Марией, вошли в родительскую спальн
ю. Я сел на кровать, а они подошли к маминому туалетному столику и достали
всю ее косметику. Первым делом они накрасили ногти и высушили их, помахав
растопыренными пальцами. Натерли лица кремом, напудрились, накрасили гу
бы помадой, выщипали брови и накрасили ресницы тушью. Велев мне закрыть г
лаза, они сняли свои белые носки и надели чулки из маминого комода. Потом в
стали Ц две очень красивые женщины Ц и посмотрели одна на другую. И целы
й час они расхаживали по всему дому, смотрелись мимоходом в зеркала и око
нные стекла, то и дело кружились посреди гостиной или очень осторожно са
дились на краешек стула и приводили в порядок волосы. Я всюду шел за ними с
ледом и смотрел на них, просто смотрел. «Ну разве мы не красавицы, Роберт?»
Ц спрашивали они. Я был потрясен, потому что эти девочки перестали быть м
оими сестрами и превратились в американских кинозвезд. Довольные собой,
они смеялись и целовали друг дружку, ибо стали уже настоящими женщинами.

Ближе к вечеру они пошли в ванную и все смыли. В спальне они убрали на мест
о все баночки и флакончики и открыли окна, чтобы мама не почувствовала за
паха собственных духов. Аккуратно сложили шелковые чулки и пояса с подвя
зками Ц точно так же, как при них это делала мама. Потом закрыли окна, и мы с
пустились вниз дожидаться маминого прихода, а я все это время был очень в
зволнован. Внезапно красивые женщины опять превратились в моих сестер, р
ослых школьниц.
Потом начался обед, а я по-прежнему был взбудоражен. Сестры вели себя как
ни в чем не бывало. Я ощущал на себе пристальный взгляд отца. Когда я на миг
поднял голову, он заглянул мне прямо в глаза и прочел все мои мысли. Очень
медленно он отложил вилку и нож, разжевал и проглотил то, что было во рту, и
сказал: «Расскажи-ка, Роберт, чем вы сегодня занимались?» Я считал, что он з
нает все, как бог. Он испытывает меня, хочет выяснить, достаточно ли я чест
ен, чтобы выложить всю правду. Поэтому лгать не было смысла. Я рассказал ем
у обо всем Ц о помаде, пудре, кремах и духах, о чулках из маминого комода, ра
ссказал и о том Ц словно это могло послужить оправданием, Ц как аккурат
но все было убрано на место. Упомянул даже об окнах. Сначала сестры смеяли
сь и утверждали, что это неправда. Но я все продолжал говорить, и тогда они
замолчали. Когда я закончил, отец просто сказал: «Спасибо, Роберт», Ц и сн
ова принялся за еду. До конца обеда никто больше не проронил ни слова. Я не
смел взглянуть в сторону сестер.
После обеда, когда мне уже пора было готовиться ко сну, я был приглашен в о
тцовский кабинет. Входить туда не разрешалось никому, там хранились все
государственные тайны. Это была самая большая комната в доме, ведь иногд
а отец принимал там других дипломатов. Окна с темно-красными бархатными
занавесками были высотой до самого потолка, а потолок был украшен позоло
той и огромными кольцеобразными узорами. Там висела люстра. Повсюду стоя
ли застекленные шкафы с книгами, а пол был устлан коврами со всего света, н
екоторые даже висели на стенах. Отец коллекционировал ковры.
Отец сидел за своим громадным рабочим столом, сплошь заваленным докумен
тами, а перед ним стояли две мои сестры. Он велел мне сесть на другой полов
ине комнаты в огромное кожаное кресло, принадлежавшее когда-то моему де
ду, тоже дипломату. Все хранили молчание. Это была сцена из немого фильма.
Отец достал из ящика стола кожаный ремень и выпорол моих сестер Ц три оч
ень сильных удара каждой по заду, Ц а Ева с Марией не издали ни звука. Вдру
г я оказался за пределами кабинета. Дверь была закрыла. Сестры разошлись
по своим комнатам плакать, я поднялся по лестнице к себе в спальню, и на эт
ом все кончилось. Об этом случае отец никогда больше не упоминал.
Мои сестры! Они меня возненавидели. Они должны были отомстить. Наверное, н
есколько недель они ни о чем другом и не говорили. Это произошло через мес
яц, а то и больше, после того, как выпороли сестер, когда дома тоже не было ни
кого Ц ни родителей, ни кухарки. Надо сказать, что, хотя я и был любимцем, мн
е много запрещалось. Особенно есть и пить все сладкое Ц шоколад, лимонад.
Мой дед никогда не давал сладкого моему отцу Ц разве что фрукты. Сладкое
вредно для желудка. Но важнее всего было то, что сладости, особенно шокола
д, считались неподходящей пищей для мальчиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40