– Сами будем брать. Наших надо как можно больше и чтоб все в штатском. Он у Тростянского колодца будет ждать.
– Передам! – кричал Селезнев. – Главное, не зарывайтесь, ждите нас. Я тут одну штуку учудил, сам не знаю: к лучшему или наоборот… Из-за этих твоих звонков… – голос Селезнева стал глуше. – Тут, понимаешь, Климыч, такая история. Опять тебя спрашивают, звонят, а голос другой. Я говорю: «Кто его спрашивает?» Тут мне и говорят: «Клембовская». Я и говорю: «А вам зачем Климов понадобился? Он сейчас вашего приятеля Кота на Горнах ловит, а вы тут телефон мне обрываете!» И, понимаешь, сказал, а потом вдруг всплыло, что ты говорил: выманить их надо. Думаю, отчаянная она девка, поедет ведь. Я и говорю: мол, если хотите смертельного вашего друга повидать, можете немедля отправиться на Горны и там его поискать. И что, ты думаешь, она мне отвечает?
– Что? – в ужасе закричал Климов.
– Еду, говорит.
– Селезнев! – завопил Климов в трубку. – Ты скот, понял? Скотина! Клейну сообщи об этом немедля…
– Ты мне смотри, Климов! Ты до моих начальников еще не дослужился!
– Давно ты с пей говорил?
– Нсрвы-то не расходуй, они для Кота понадобятся!
– Давно ты с ней говорил?
– Минут пятнадцать назад!
Климов на секунду отнял от уха трубку, растерянно огляделся. Аграфена дремала, старик вахтер, сначала вздрагивавший от его крика, теперь откровенно спал, навалясь грудью на стол. Молодой щурился на свет лампочки, пожилой был начеку, неся охрану. В трубке журчал голос Селезнева.
– Селезнев! – крикнул он, перебивая. – Запомни! Клыч ждет у Тростянского колодца. Сбор там. Торопи Клейна!
Он повесил трубку и зачиркал карандашом по клочку бумаги, лежащему на столе: «Тов. Клыч, Клейн будет у Тростянского колодца как сможет. Все передал. Сам должен немедленно идти в Горны. Климов».
Он выскочил на улицу. Возчик дремал. Он ткнул его кулаком в бок.
– Найдешь то место, откуда приехали?
– Аи безглазый совсем? – сказал мужик, зевая. – Найду.
– Вот записка, передай тому, с усиками.
– Старшому?
– Да.
– Передам.
Климов зашагал по улице. К Горнам тут можно было выйти двумя путями. Через свалку, где ждали Клыч и Стас, – кружной дорогой, – или через окраину Заторжья мимо прудов. Второй путь был короче. Главное – быть уже в Горнах, когда там окажется Клембовская. Ну Селезнев, Селезнев! Спровоцировал! Зачем Клембовской понадобился он, Климов? Сначала одна женщина, потом другая!
Заторжье кончилось. Вот последние дома с потухшими окнами, с накрепко задвинутыми ставнями. Он свернул вдоль забора. Вот они, пруды! Черная вода в них серебрилась. Пробираясь впритирку к забору по узенькой стежке, он услышал бессонное бормотанье Горнов. Ржали лошади, кто-то пел, слышался раздерганный дребезг гитары, голоса. Доносило дым костров. Цыганский табор. Он вышел на бугор. Отсюда Горны были как на ладони. Горели костры, в их свете виднелись лица сидевших вокруг них. Бродили неясные силуэты. Из окон вразброс поставленных беззаборных домов светили огни. В середине небольшой площадки, заставленной подводами и палатками, одиноко высился шатер. Климов спустился вниз и пошел к этой площадке, где было особенно много движения. Он шагал, небрежно сунув руки в карманы, опустив до переносья кепку. От одного костра кто-то оглянулся на его шаги, позвал:
– Костяра, мы нонче кемарить будем?
Он прошел мимо. Казалось, что вслед ему оглядываются, но он не убавил шага. В центре около шатра звенела гитара, и хриплый женский голос пел:
А потом загу-ля-а-ли, запе-ли, братва,
Впе-ре-межку ба-я-ан да гита-ара-а!
Сколько девушек было в тот ве-е-чер у нас,
В этот ве-э-чер хме-льного уга-ра!
. Он подошел, постоял позади сидевших. Беспризорники в лохмотьях, одутловатые пропойцы с высвеченными пламенем багровыми лицами, хорошо одетые молодые люди с перстнями, высверкивающими от падавших отсветов. Он должен был искать Рыжего и самого Кота. Но как найти их ночью, когда все кошки серы?
Какой-то пьяный выскочил плясать и чуть не упал в костер. Его с хохотом оттащили от пламени. Климов пошел дальше. У другого костра играли в «железку». У третьего, передавая вкруговую бутыль, пели вразнобой «В Ростове-городе открылася пивная». Сзади пьющих стояли несколько оборванцев и собачьими глазами следили за бутылкой, переходившей из рук в руки. Но тут гулял народ безжалостный – деревенские конокрады. Да и кто, кроме них, осмелился бы ночевать в Горнах? Климов обошел телеги, палатки, вышел к домам. Около них было тише. Возле одного на бревнах сидели какие-то люди, переговаривались вполголоса.
Климов прошел, независимо покачивая плечами. За его спиной разговор оборвался. Он встревожился. Но там уже опять заговорили. Впереди, у входа к насыпи, за которой совсем неподалеку был Тростянский колодец, горел костер. Оттуда шел тошнотворный запах паленой шерсти и мяса – коптили коровью ногу.
У костра какой-то парень, раскачивая ногами, плясал на руках. Климов подошел и вдруг остановился. С перевернутого лица смотрели дико вытаращенные глаза. Парень упал. Грохнул смех. Упавший поднимался, не сводя глаз с Климова. Тот вдруг по тельняшке, угловатости плеч и белесой шевелюре угадал Афоню. В глазах Афони был ужас. Климову стало не по себе. Он повернулся и пошел. Почему Афоня так перепугался? Не предал бы еще, чего доброго. Он прислушался. Но от костра долетали лишь мирные звуки чавканья да лопалась от жара шкура коровьей ноги.
Климов повернул к площадке с шатром, прошел мимо двух близко стоявших друг к другу домов с темными стеклами и остановился. Спиной к нему, к площадке, где горели костры, шли две девушки. Одеты они были в темные платья, головы в платках, но Климов стоял, потрясенный этим зрелищем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41