Ивану уже было далеко за тридцать, а он все еще ходил в подающих надежды дебютантах: начинающий литератор, опубликовавший несколько рассказов, начинающий режиссер, снявший два фильма, так и не пробившихся на широкий экран.Вот только актерская судьба, которую он в глубине души считал для себя второстепенной, оказалась удачливой и яркой.Незаметно подкралось, завалило столицу тополиным пухом лето 1964 года.Всю весну Оля ходила бледная от авитаминоза, какая-то апатичная, точно у нее кончились силы, точно она выдохлась, сдулась как шарик. Она перестала вести борьбу с мужем и за мужа. Молчала, когда он приходил домой «на бровях», молчала в ответ на его раздраженные вопросы, во время стычек и споров, не проронив слова, уходила вон из комнаты.Однажды Тарабрин поставил ее перед свершившимся фактом:— Уезжаю на два месяца на съемки. В Крым. Оля промолчала. Оставаться в городе летом ей было тягостно, муж вполне мог запросто взять ее с собой, в солнечный, фруктово-ягодный Крым, к ласковому морю, которое лучше всяческих врачей лечит последствия затянувшейся зимы. Это могло означать только одно: разрыв.— Хорошо. — Оля спокойно отвернулась к заляпанным обоям в блеклых сиреневых колокольчиках.Иван молча собрал вещи. Нерешительно постоял возле дивана. Раздраженно заметил:— Ты какая-то квелая стала в последнее время, ни рыба ни мясо.— Я беременна, — произнесла жена после затянувшейся паузы.— А, — обронил он удивленно.И, задержавшись в дверях на долю секунды, вышел в коридор, плотно прикрыв за собой скрипучую рассохшуюся дверь.
Глава 6
Катя с мамой поселились в общежитии института на Лосином острове. Когда мама уходила на занятия, девочку отводили на вахту к коменданту со строгим наказом не шуметь или подкидывали кому-то из «детных» студентов, обещая забрать через пару часиков, или же запирали одну в комнате.Вечером мама, надев красивое, с красным пояском, платье, начинала собираться на свидание. Она подвивала концы своих роскошных волос с необыкновенным пепельным оттенком, душилась польскими духами «Быть может», резкими и оттого внушавшими Кате ненависть, и уходила. Девочка оставалась на попечение неизменной Кутьковой. Тетя Лена с готовностью взяла на себя заботы о ребенке. Она играла с девочкой в куклы, кормила немудрящим ужином и даже порой водила в парк на карусели.— Кутькова, милая Кутькова! — молила ее Катя. — Пойдем кататься?— Не пойдем, Катюша, уже спать пора.— Ну, Кутькова, миленькая… Ведь мама еще гуляет, значит, и нам можно?— Мама твоя не гуляет, у нее важные дела, — назидательно говорила Кутькова.— И у нас пусть будут дела, в парке, на качелях, — заговорщически предлагала девочка, хитро поблескивая темными глазами.Порой в комнате собиралась дружная компания маминых друзей. Воняющие табаком мужчины и их крикливые женщины пили, ели, пели песни, порой играли с Катей, пока она не засыпала утомленно, прикорнув на краешке кровати. Сквозь сон она слышала, как мама жаловалась, что ей не на кого оставить ребенка. Видно, придется отправить девочку к отцу…А потом приехал из Киева папа. Катя с ужасом рассматривала огромного, под потолок, дяденьку. Опустившись на корточки перед ней, дяденька ненатуральным голосом произнес:— Поедем к бабушке… Там у нее знаешь как интересно! Гуси, куры, даже корова есть. И котята…— Котята? — заинтересовалась Катя, колеблясь в душе.— Очень маленькие котята, родились всего две недели назад, — пообещал дядя, которого почему-то нужно было звать папой.Между тем Катя считала, что ни в каких папах она не нуждается. В ее концепции мироздания отец не предусматривался. С детворой своего возраста она общалась редко, мир взрослых с его важными проблемами был куда более знаком и близок ей, чем мир детей.— А к какой бабушке мы поедем, к Старшей или Младшей? — деловито спросила она и тут же строго предупредила:— Старшая бабушка умерла, и ее зарыли. Мы к ней поедем?— Нет, — объяснил отец. — У тебя есть еще одна бабушка. Ты ее видела, только когда была совсем маленькой. Она очень добрая и позволит тебе играть с котятами.— С котятами… — зачарованно повторила Катя и принялась послушно собирать вещи.На вокзале длинный, в траурной драпировке сажи поезд внезапно напомнил о неумолимых разлуках, которыми было пронизано все ее детство. Горло больно перехватило спазмом, и девочка вдруг разрыдалась, сцепив руки на шее матери в неразрываемое кольцо.Слезы ручьем текли из ее глаз, а губы сбивчиво лепетали:— Мамочка, миленькая, не нужно котят… Я хочу с тобой… Я останусь с Кутьковой… Я буду сидеть тихо-тихо и никогда не буду баловаться, честное слово…Нина почувствовала, как в носу что-то предательски защипало, к горлу подкатил горьковатый, не проглатываемый ком.— Катюша, я приеду, — проговорила она торопливо, и виновато. — Обязательно приеду. Летом… Мы вместе поедем с тобой к морю. Оно такое огромное, синее…— Летом? — с надеждой спросила Катя и уточнила:— Это через две недели, да? — Две недели — это был единственный временной промежуток, доступный ее пониманию.— Нет, сначала будет зима, потом весна, а потом лето. Лето было еще так не скоро, а нетерпеливо разводивший пары поезд готовился вот-вот тронуться с места…— Кутъкова, миленькая Кутькова! — В ужасе перед неминуемой разлукой Катя бросилась с криком к няне. — Возьми меня к себе! Я буду себя хорошо вести, честное слово! И кашу буду всю доедать, до конца!Судорожно прижимая к себе вздрагивающее тельце, Кутькова только кусала губы, чтобы не разрыдаться.До отправления поезда оставались считанные минуты. Пассажиры занимали места в вагонах, Юра одну за другой нервно смолил в тамбуре сигареты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138