До рассвета Катя промучилась без сна на жесткой постели, потом кое-как умылась и поспешила на вокзал.Из Лахора до Исламабада нужно было добираться на местной электричке.Билет стоил недорого, всего несколько долларов.Состав до Исламабада, короткий и чумазый, напоминал поезд времен Гражданской войны. Вагон представлял собой забитый донельзя плацкарт, грязный и жесткий. Двухъярусные полки были облеплены телами. Люди сидели на полу, на мешках, терпеливо стояли в проходах, дети мирно посапывали, лежа на полу между ног взрослых. Вместо окон в вагоне были решетки, что при наличии трехсот пассажиров было единственным спасением, так как обеспечивало приток свежего воздуха.В вагоне Кате удалось занять место возле окна. Она сидела тихо, отвернув голову. Ей не хотелось привлекать внимания окружающих. В чисто мужской компании, которая собралась здесь, она чувствовала себя очень неуютно.По вагону то и дело курсировали торговцы едой. Молодой человек в когда-то белом халате нес, прижимая к животу, огромное блюдо диаметром с колесо от телеги. На блюде были разложены кучками вареные бобы, помидоры, апельсины, овощи. Там же находилась стопка небрежно порванных газет и солонка со смесью перца и соли.— До рупия, до рупия, — зычно кричал торговец.Когда находился желающий перекусить, продавец брал обрывок газеты одной рукой, пальцами накладывал на бумагу немного бобов, апельсинов и овощей, затем обильно сыпал все солью и перцем, накрывал сверху вторым листком, тряс все это немилосердным образом и вручал своеобразный сэндвич покупателю. Покупатель бросал грязный банкнот стоимостью в две рупии поверх овощей прямо в салат, и довольный торговец отправлялся дальше. От подобной антисанитарии Катю чуть не стошнило.Настало время намаза.В битком набитом вагоне пассажиры расчистили от мешков и спящих тел один квадратный метр пола. Постелив простынь, верующие попарно совершали намаз, оборотясь лицом на запад, к Каабе. Первыми намазничали седобородые старики в белых халатах, за ними — более молодые. К старикам здесь было принято выказывать демонстративное уважение. Однако и старики, в свою очередь, требовали к себе уважения. Любой из них мог согнать с вагонной полки добрый десяток более молодых пассажиров, чтобы единолично улечься поспать. И никто не смел возмутиться.Внезапно в дверях вагона появились контролеры. Катя протянула купленный билет, надеясь, что на этом ее контакт с представителем официальных органов будет исчерпан. Но контролер что-то гневно лопотал на непонятном языке и тянул ее из вагона.— Най урду, най урду, — испуганно лепетала Катя единственную фразу, которую помнила на местном наречии.Оказалось, что она просто села не туда, куда полагалось. Она должна была ехать в специальном вагоне для женщин, куда мужчины не допускались. То-то она думала всю дорогу, отчего на нее оглядываются, как на зачумленную?В женском вагоне было чуть посвободнее, но там стоял оглушающий плач и вой грудных детей. Несколько часов до Исламабада прошли как в чаду. Беременную женщину в углу вагона одолел приступ дурноты, и ее тошнило прямо на пол. По вагону распространился кислый запах. Товарки в хиджабах равнодушно наблюдали за происходящим.От духоты и острого запаха тел у Кати закружилась голова. Она уже думала, не заразилась ли желтой лихорадкой, отведав уличных лепешек, и на всякий случай выпила таблетку.Город Исламабад оказался гораздо более цивилизованным, чем Лахор. По улицам неслись новые европейские машины. Отель, куда ее привезли, оказался вполне приличным. Там даже имелся душ и ватерклозет.Исламабад строился в 60-х годах XX века взамен старой столицы Пакистана, Карачи, и был изначально ориентирован на цивилизованных европейцев.С тех пор он всегда старался поддерживать марку столицы.После Лахора, пропахшего запахом человеческих испражнений, копотью и перцем, столица Пакистана удивляла своей чистотой и опрятностью. Широкие улицы, зеленые парки и сады, никто не ходит по нужде на тротуар. Нищих в нем оказалось поразительно мало, но зато было много вежливых полицейских. Ровные европейские улицы, утопающие в зелени посольства, обнесенные высокими заборами с колючей проволокой, офисный центр из стекла и бетона — такой же, как во всех мировых столицах. Здесь ничего не осталось от средневековья, но все же город частично сохранил традиционный пакистанский колорит — одно-двухэтажные дома с плоской кровлей, орнамент, бесконечные купола… И над всем этим гордо вознесла голову к облакам, к Аллаху, самая большая в мире мечеть.Из гостиницы Катя позвонила Бабо.— О, землячка, как я рад! — обрадовался голос в трубке. — Зачем тебе жить в гостинице, приезжай ко мне!Катя была рада приглашению. Хорошо, когда рядом есть человек, который понимает по-русски и которому можно доверять. Который не стремится ежесекундно надуть ее, как остальные пакистанцы!Таксист высадил ее на тихой зеленой улочке, где в густой южной зелени утопали невысокие дома с плоской кровлей.На пороге дома гостью встретил сам Бабо — нигериец, одетый в европейский костюм и официальный галстук.— А, землячка! — Лоснящееся черное лицо просияло белозубой улыбкой. — Наконец-то!На Востоке гость — лучший подарок хозяину дома, его слово — закон, его желание обязательно к выполнению. Наличие гостя — свидетельство мудрости и авторитета хозяина. Очевидно, Бабо прочно усвоил местные правила гостеприимства и твердо их придерживался.Катю поселили в уютной комнате окнами в сад, с европейской комфортабельной обстановкой и кондиционером. Смыв с себя пыль и усталость долгого пути, она почувствовала себя как в раю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138