— Дайан сокрушенно вздохнула. — Семнадцать лет, а воображала, что стану новой Анитой Бейкер.— И стала бы, если бы не загубила свой талант.— Нет, не стала бы.— Нет, стала, — твердила Либерти. — Ты хорошая певица. Этот талант у тебя никто не отнимет.— Талант… Так, талантишко.— Зачем ты сама себя вечно унижаешь? — возмутилась Либерти. — Я помню, как ты меня привела в тот джаз-клуб. Ты пела потрясающе.— Да что ты понимала-то? Тебе лет семь было. Или восемь.— А по-твоему, откуда взялся мой талант?— Либби, из моего таланта так ничего и не вышло, — сникла Дайан.— Это оттого, что ты его предала.— Нет, не так. Это меня жизнь предала. Я много лет таскалась по ночным клубам и студиям грамзаписи, прежде чем понять: ничего из меня не выйдет. К тому же надо было о тебе подумать.— Прости, — оскорбилась Либерти. — Я не просила производить меня на свет.— Прекрати. Ты же знаешь, я не это имела в виду. Я всегда любила тебя, Либби, но настал момент, когда дела пошли совсем туго. Тебе было почти девять, и в один прекрасный день я поняла, что нам просто необходима какая-то стабильность, а не борьба за существование, когда с трудом сводишь концы с концами и никогда не знаешь, будет ли у тебя, чем заплатить за квартиру.— Тогда почему ты не вышла замуж за какого-нибудь ухажера? Насколько я помню, у тебя в них недостатка не было.— Да, не было, и все как один оказались неудачниками. Мне предложили постоянную работу, и отказаться от такого предложения было грешно. Я согласилась и пожалела об этом ровно один раз — когда мне пришлось отправить тебя к тете Арете.— Из-за мистера Даймонда, — бесстрастно поддакнула Либерти. — Старый мерзавец заставил тебя меня отослать.— Нанимая меня на работу, мистер Даймонд предупредил, что не потерпит в доме ребенка. Я обещала, что тебя и слышно не будет.— Отлично! Ребенок-невидимка.— Либби, ты была своенравная девочка. Я не могла за тобой следить денно и нощно. При каждом удобном случае ты начинала обследовать дом.— А чем еще мне было заниматься, мама? — вспылила Либерти. — Мне же совсем не с кем было играть, район не тот. Ты оторвала меня от друзей и отдала в шикарную новую школу, где меня так и не приняли.— Ты сама перешла границы дозволенного. Когда мистер Даймонд обнаружил тебя спящей в его постели, он пришел в ярость. Я ничего не могла поделать.— Нет, могла, — возразила Либерти, сверкнув глазами. — Ты могла уволиться.— Ты меня слушаешь или нет? Нам же надо было на что-то жить. Интересно, как бы ты справилась на моем месте — с ребенком на руках и без каких-либо перспектив?— Уж во всяком случае, в горничные я бы не пошла, — ответила с вызовом Либерти.— В экономки.— Экономка, горничная — какая разница? Я бы как-нибудь… выкрутилась.— Я поступила, как умела, — тихо проговорила Дайан. — Арете я каждую неделю посылала на тебя деньги, а немного погодя уговорила мистера Даймонда пустить тебя назад, но не стала тебя дергать — мне казалось, тебе хорошо у тети Ареты, да и вдвоем с сестренкой повеселей.— Арета мне никогда не говорила, что ты присылаешь деньги.— А ты что же, решила, что я тебя совсем бросила? Кто, по-твоему, оплачивал твои занятия музыкой и танцами?— Я… я об этом не думала. Арета ни словом мне не обмолвилась.— И немудрено. Ей нравилась роль твоей мамы. — Долгая пауза. — Тебе никогда не приходило в голову, что я чувствовала, когда приезжала к тебе каждое воскресенье, а ты меня встречала, как самозванку?— Наверное, тебе было неприятно, — проговорила Либерти.— Да уж поверь.— Насчет моего отца, — снова начала Либерти. — Им был один из твоих неудачников? Ты поэтому мне никогда о нем не рассказывала?— Нет, — возразила Дайан. — Он был не из неудачников.— Тогда кто же он? — воскликнула Либерти. — Почему ты не хочешь мне сказать?— На самом деле, я его почти не знала.— Что ты хочешь этим сказать?— Мне было восемнадцать лет, я была на гастролях в Европе, на подпевках у Айзека Хейза.— Ты мне никогда не говорила, что была в Европе, — упрекнула Либерти.— Помню, я тогда думала: «Ну, вот, карьера вроде в гору пошла», — сказала Дайан. И после паузы продолжила: — И тут в Берлине я знакомлюсь с одним ударником. Красивый был парень — мать немка, отец черный. Веселый, симпатичный… Вечер закончился в постели.— Да? — Либерти жадно ловила каждое слово.— На следующий день группа уехала из Берлина. — Дайан отвернулась. — А чуть позже я узнала, что беременна.— Мной, — уточнила Либерти.— Да, тобой. — Еще один тяжкий вздох. — Я ужасно испугалась. Хотела с ним связаться, но было уже поздно.— Поздно? Для чего?— Либби, я ведь не просто так тебе ничего не рассказывала. На то есть причина.— Причина?— Я… я узнала, что на другой день после моего отъезда он погиб в автокатастрофе.— Ты… ты хочешь сказать, он умер? — пролепетала Либерти. В голове вихрем неслись мысли. — Мой отец умер? И это ты столько лет от меня скрывала? Мой отец умер!— Прости меня, дочка, — сказала Дайан и протянула руку.— Ради бога, мама! — Либерти отдернула руку. — Почему ты столько лет от меня это скрывала?— А ты думаешь, легко признаться ребенку, что он — плод случайного знакомства? Я хотела для тебя большего. Я искренне думала, что тебе лучше этого не знать.Зеленые глаза Либерти сверкнули праведным гневом.— Это я должна была решать, а не ты!— Ты права. — Дайан опустила голову.— Как его звали?— Это неважно.— Для тебя, может, и неважно, — огрызнулась Либерти. После долгой паузы Дайан сказала:— Мервин.— А фамилия?— Браун.Мервин Браун. Теперь она хотя бы знает, как звали ее отца. Сколько лет мама от нее скрывала правду! Это нечестно. Она давно должна была все знать.— Как он выглядел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149