И вдруг ее рука внезапно ост
ановилась на Мишкином левом боку.
Ц Что это? Ц как-то холодно и отстранение спросила она трезвым голосом.
Мишка отстранился, сел, подтянул и застегнул брюки, запахнул куртку.
Ц Ничего, Ц так же холодно ответил он. Ц Просто ствол.
Он встал, отвернулся от девушки и застегнул куртку, подобрал с земли буты
лку. Мишка шагнул прочь, но девушка уцепилась за рукав его куртки.
Ц Подожди…
Мишка резко развернулся. В глазах его вспыхнули свирепые огоньки. Грубо
оттолкнув девушку, он хрипло произнес:
Ц Безопаснее будет нам разойтись в разные стороны. Разве я хотел этого?

Широкими шагами он пошел к освещенному оранжевыми огнями Петергофском
у шоссе, отхлебывая на ходу водку. Он сам не понял, что же случилось, но секс
не дал ему эмоциональной разрядки, как это было раньше, а лишь вселил отвр
ащение Ц к себе и окружающим. Что-то сломалось в мире, и сквозь зияющую бр
ешь в Ничто уходили радости, веселье и беззаботность, оставляя лишь разд
ражение, боль и отвращение.


Сказка Вторая. Эпоха Цикличе
ских Снов

Командору уже в который раз снился этот Город. Если бы не это, то он, пожалу
й, полюбился бы Командору Ц шпили, упершиеся в небо, островерхие крыши, не
широкие улицы и проспекты. И запах древности.
Но Командор устал смотреть один и тот же сон, где Город служил лишь декора
цией.
Командор подошел к ступеням Святой Гертруды, звучно ступая по брусчатке
мостовой. Поднялся по ступеням кирхи. Навстречу ему встал с этих ступене
й до боли знакомый человек Ц тот, что беседовал когда-то с лейтенантом Пр
эстоном; и его, Командора, извечный снособеседник.
Командор ждал следующего жеста снособеседника и, увидев его начало, внут
ренне сжался. А тот снял очки с толстыми стеклами, которые держались в тон
кой оправе лишь благодаря какому-то инженерному чуду, и взглянул на Кома
ндора подслеповатыми глазами, глазами святого Ц такие бывают у всех сил
ьно близоруких людей, снявших очки Ц и улыбнулся. Улыбка эта, как всегда,
резанула по натянутым и без того нервам Командора. Улыбка извечного собе
седника, несколько уродливо-угловатая из-за своей кривости Ц левая щек
а, пересеченная вертикальным шрамом, оставалась неподвижной, и улыбалис
ь лишь правый уголок рта и глаза Ц поражала, и поражала как-то неприятно
своим балансированием на грани святости и идиотизма.
Ц Нам ни к чему играть в глупые игры, Командор, Ц произнес снособеседни
к, резким движением нацепляя очки на нос, от чего улыбка враз погасла. Ц В
ы знаете, что бедняга лейтенант Прэстон прав Ц история мертва. И мертва б
есповоротно. Нам остается решать банальную, но непростую задачу Ц как ж
ить дальше в этой безвекторной дискретной субстанции, которую мы продол
жаем горделиво называть «время».
Что делать с «историей», что делать с «временем» Ц это не наша с вами проб
лема, Командор. Нам нужно решить, что же делать с Поэзией. Я имею в виду под э
тим словом не рифмопостроение, а Поэзию с большой буквы Ц Поэзию Слова, П
оэзию Жеста, Поэзию Жизни, Поэзию Души, наконец! Что нам с ними делать, если
нет ни времени, ни истории?
Слова истерлись и потускнели Ц то есть те слова, что мы употребляли в сво
ем поэтическом обиходе, боясь использовать другие, ибо привыкли называт
ь их «напыщенными» и «выспренними» Ц и мы тщимся из этих истертых от сли
шком частого использования гривенников создать новые слова, комбиниру
я и компилируя корни, приставки и суффиксы. И право на жизнь получают мерт
ворожденные монстры словообразования.
И мы оправдываем их существование словами «новая эстетика», «нео (некро)
романтика», лирика декаданса второй (третьей,…дцатой) волны». Мы произно
сим эти слова и не понимаем их смысла, точнее Ц отсутствия такового в них
. Мы не понимаем, что Поэзия Слова умирает, так как она есть лишь логическо
е продолжение цепочки трех остальных форм существования Поэзии.
Снособеседник остановился, повернулся спиной к ветру, дувшему со сторон
ы Взморья, и тщательно выверенным движением чиркнул спичкой о коробок. П
рикурил. Прищурясь, несколько секунд глядел, как теплый ветер уносит дым
и искры папиросы в темноту вечерних узких улочек Ц Командор удивился, у
видев, что они незаметно переместились от Святой Гертруды к Домскому соб
ору. Командор не сумел вспомнить Ц как и сколько они шли. Наконец снособе
седник повернулся к Командору, кивнул и шагнул на просторную мощеную пус
тоту Домской площади. Он ступал почти бесшумно, и эхо взбудораживалось л
ишь гулкими шагами Командора.
Ц Погрязнув в дискретной массе квазивремени, мы стали бояться и Жестов;
тех Жестов, что можно запечатлеть в балладах и сагах. Мы боимся их поэтичн
ости и широты. Торжественности, наконец! Во всем доминируют «здравый смы
сл», во всех доминирует «практицизм». Мы не ощущаем потребности в красот
е Жеста, в красоте Позы. Наоборот! Самые эти слова стали если не ругательст
вами, то презрительными эпитетами. Мы не слышим песен движения, действа. Ш
аг для нас Ц это лишь способ переместиться на N дюймов (или сантиметров) п
о плоскости; и не более! И не слышим баллады шага, песен бега и покоя.
Жизнь наша, несмотря на все тщетные потуги объять необъятное, объяснить
необъяснимое, оторвана от Вселенной Ц про попытки исследования которо
й мы громко и истошно кричим. От Вселенной в смысле духа, а не мертвого про
странства, заполненного светящимися газовыми шарами, именуемыми звезд
ами, и обломками камня, зовущимися планетами и астероидами. Мы бесцельно
исследуем сгустки материи, скопления межзвездного вещества, но не осозн
аем Вселенную и себя в ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136