– У вас нет никаких причин выдавать меня, – пояснил он. – А человеку иногда нужно с кем-нибудь поговорить, высказать свои мысли вслух, чтобы услышать их самому и убедиться, что он не спятил.
Кван тотчас почувствовал расположение к нему. Верно: уединение в многотысячной толпе, вероятно, являет собой самую тяжкую разновидность одиночества. Кван прекрасно это понимал, потому и обрел спасение с помощью железного трапа, привинченного к переборке. Все, кто был на борту, объединялись в группы по интересам, подбадривали друг дружку, сочувствовали, их связывало взаимопонимание, они создавали союзы, в том числе и долговременные, они имели возможность поделиться с ближними своими мыслями и наблюдениями, поспорить, испытать на прочность доводы. А одинокий человек мог вести беседы только с самим собой, внимать лишь собственным речам, самолично оценивать свое поведение. И если Дэт решился на опасный и отчаянный шаг, вполне возможно, что он испытывает неодолимое желание поделиться своим замыслом с другим человеческим существом, чтобы получить хоть какой-то ответ, хоть какой-то отклик.
Поэтому Кван решил ответить ему. И ответил честно:
– Вы не спятили. Это прекрасная мысль.
Дэт одарил его мимолетной благодарной улыбкой, безуспешно боровшейся с печальной миной, толстыми губами и здоровенными мешками под глазами.
– Я следил за погрузкой в Саутгемптоне и слежу здесь, – сказал он. – В пустые контейнеры не заглядывают, потому что весь складской отсек внизу на замке. Мало кто может проникнуть туда.
– Совершенно верно, – согласился Кван.
– Но вам это удастся, – заявил Дэт, искоса взглянув на него.
Ах, так вот оно что. (Во всяком случае, Кван тогда подумал именно об этом.) Кван сумел завоевать кое-какой авторитет среди камбузных работяг, и его «повысили» по службе. Он больше не гнул спину над мойкой, полной грязных кастрюль и сковородок. Теперь у него была работа полегче – промокание луж, мытье столов, переноска посуды. А значит, отныне он таскал с собой связку ключей, пришпиленную к петельке на поясе. Тут были ключи от шкафа с моющими средствами, от большого морозильника, от шкафчиков с форменной одеждой и бельем и от просторного гулкого склада, где хранились порожние контейнеры из-под припасов. В конце каждой смены Кван должен был сдавать эти ключи своему начальнику, суетливому и подозрительному эквадорцу по имени Хулио. Фамилии его Кван никогда не слышал.
Стало быть, теоретически в конце последней смены перед прибытием в Нью-Йорк Кван мог открыть двери склада и пропустить Дэта внутрь. Но с какой радости ему это делать?
– Это чревато большой опасностью для меня, – сказал он. – Если вас вдруг поймают…
– Тогда я и окажусь в опасности, – перебил его Дэт. – Я, а не вы.
– Они захотят узнать, кто вас впустил, – ответил Кван. – Вам посулят более мягкое обращение, потому что человек, впустивший вас, может причинить им больше беспокойства, чем заурядный беглец с корабля.
– Я бы им не сказал, – заявил Дэт.
– Почему?
Дэт нахмурился, уголки его губ опустились, мешки по глазами сделались еще больше. Он беспрерывно теребил и вертел мятую сигарету, и вдруг она выскользнула из пальцев и полетела вниз, к медленно ползущему транспортеру с блестящими алюминиевыми контейнерами. Миновав ленту транспортера, сигарета упала на грязный асфальт.
– Ой, моя сигарета, – произнес Дэт почти бесстрастным тоном, исполненным покорности судьбе. Проводив сигарету глазами, он низко опустил голову и сделался до смешного похожим на таксу.
– Как жаль, – проговорил Кван. Теперь Дэт казался ему более человечным, но отнюдь не более приятным.
Дэт снова искоса посмотрел на Квана, едва заметно улыбнулся и сказал:
– Конечно, я бы на вас настучал, как и вы на меня.
– Да, я, пожалуй, мог бы, – ответил Кван, тронутый неожиданной искренностью собеседника.
– А что, если мы уйдем вместе? – предложил Дэт. – Тогда мы будем зависеть друг от друга, помогать друг другу. А если попадемся, то оба. Стало быть, – вдруг он шевельнулся и повернулся к Квану лицом, поставив на поручень костлявый локоть, – вы можете впустить меня в хранилище во время вашей смены, сдать ключи и, когда поблизости никого не будет, постучать в дверь. Тогда я, в свою очередь, впущу вас. Или, может, вы не хотите покидать корабль?
Последние слова были произнесены таким тоном, будто Дэт уже заранее знал ответ, и Кван не стал утруждать себя отрицаниями.
– Конечно, я хотел бы сойти в Нью-Йорке, – сказал он. – Если это можно сделать не попавшись. Но воспользоваться контейнером? Мы же не знаем, куда их отправляют, когда снимают с борта.
– Знаем, – возразил Дэт, указывая рукой направо, где вдалеке стояли сотни поблескивавших на солнце контейнеров. – Их просто убирают в сторонку, а потом опять пускают в дело. Мы садимся в ящик, дожидаемся темноты, вылезаем и попадаем в Америку.
– Неужели так просто? – спросил Кван.
– Попробуем, тогда и узнаем, – ответил Дэт и, криво улыбнувшись, протянул Квану костлявую руку. – Кажется, вас зовут Ли? Ну что, договорились?
Кван не стал менять фамилию: она была достаточно распространенной и могла сойти как за вымышленную, так и за подлинную.
– Да, Ли, – подтвердил он и после секундного колебания принял руку Дэта. – Договорились.

В контейнере было холодно и слегка попахивало заплесневелым картоном. Он не был полностью герметичным и пропускал свет; переднюю съемную стенку обрамлял серо-желтый прямоугольник. Кван влез внутрь, прихватив с собой все свои пожитки – маленькую байковую сумку со сменой белья, записной книжкой и карандашами, на которую и уселся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109