Помните мой протест?
Томас удивленно посмотрел на Генриха.
– Помню, сир.
– Вот видите, я не хотел вступать в этот брак. В конце концов, она была вдовой моего брата.
Томас не осмелился сказать: «Вы протестовали по приказу отца. И, сделав тот протест, твердо решили жениться на Екатерине».
Томас знал о его эгоистичной жестокости и желании видеть себя добродетельным. Не стоило идти на риск и вызывать своими замечаниями его недовольство. Сердить его теперь было неразумно. Генрих старательно убаюкивал свою совесть. Предположить, что он заботится не о совести, а о вожделении – значило наверняка лишиться головы.
– Но я женился на ней, – продолжал король. – Потому что она была чужестранкой, и ее привезли сюда для брака с наследником престола Англии. Поскольку она стала моей женой, я лелеял и любил ее. Я люблю ее и теперь. Расстаться с ней было б для меня тяжелым ударом. Вы были женаты дважды и жили с женами в ладу, вам это понятно. Я состою в браке с королевой почти двадцать лет. Невозможно без мучений отвергнуть женщину, с которой прожил столько. Однако прежде всего я король. И если, мастер Мор, от меня потребуется отвергнуть эту жену и взять другую, хотя мне будет и очень неприятно, я это сделаю.
– Вашему Величеству не следует жертвовать своим счастием так легко, – сказал Томас, ухватясь за возможность, предоставленную королем. – Если у короля есть долг перед страной, у мужа есть долг перед супругой. И если венчание короля на царство есть в глазах Бога святое таинство, то и бракосочетание тоже. У вас есть дочь, принцесса Мария.
Король раздраженно махнул рукой.
– Это наводит нас на тягостные раздумья. Англия, когда в ней правили женщины, всегда была несчастна. Вам известно это, мастер Мор. Вы верующий человек, посудите сами: может ли быть священным кровосмесительный брак? Может ли он снискать благоволение в глазах Бога? И что сказать о мужчине и женщине, которых тревожит совесть, но они продолжают жить в этом браке? Нет, так продолжаться не может. – Король лукаво улыбнулся. – И мои министры не допустят этого. Архиепископ Уорхем и Вулси, папский легат, втайне заводят против меня судебное дело.
– Судебное дело против Вашего Величества? Король печально кивнул.
– Хорошенький выпад подданных против своего короля. Заметьте, я старался быть честным в этом деле и, хотя сожалею о поступке Вулси и Уорхема, должен признать, действуют они разумно и законно.
«Вот до чего дошло! – подумал Томас. – Он действительно решил бросить жену, раз принудил Уорхема и Вулси обвинить его в кровосмесительстве».
– Понимаете, – сказал Генрих, – я король, осажденный со всех сторон – любовью к жене, требованиями министров, доводами собственной совести. Вы влиятельный член Совета, и многие высоко ценят ваше мнение. У вас немало друзей – в том числе и епископ Фишер. Когда вы обсудите этот вопрос, я предложу вам слушаться своей совести, как я слушаюсь своей. Предложу подать голос не за мужчину Генриха и женщину Екатерину, а за благо страны и за ее будущих наследников.
– Ваше Величество, вы оказываете мне большую честь. Я считаю себя неспособным вмешиваться в такие дела.
– Нет-нет, – сказал король. – Вы недооцениваете свои способности. – Голос его звучал по-прежнему любезно, однако в глазах сверкала угроза. Тема задевала его за живое, и он не желал терпеть никаких возражений. Это был вопрос совести, королевской и больше ничьей, потому что королевская совесть – могучее чудовище, не терпящее вмешательства совести других. – Полно. Вы согласны с людьми, выдвинувшими против меня обвинение, так ведь? Вы знаете, как и они, что ваши король и королева живут в кровосмесительстве. Полно! Полно! Не пугайтесь. Нам дорога истина.
– Если Вашему Величеству дорога истина, мне нужно время, чтобы обдумать этот вопрос.
Глаза короля сузились, губы угрюмо сжались.
– Ну ладно. Ладно. Я даю вам время.
Он резко повернулся, несколько придворных, наблюдавших издали, задались вопросом, чем мог сэр Томас Мор обидеть короля.
* * *
Одним из заслуживающих внимания зрелищ в Сити, сравнимым лишь с шествиями в канун Иванова дня и дня Святого Петра, являлась пышная процессия, сопровождающая великого кардинала во всех поездках. Спереди, сзади и по бокам его двигалась свита приближенных, щегольски разодетых в черный бархат, с золотыми цепями на шеях; младшие слуги привлекали взгляды темно-желтыми ливреями. И в центре всего этого великолепия, предшествуемый носителями его серебряных крестов, двух серебряных столпов, большой печати Англии и кардинальской шапки, ехал сам кардинал, держащий в руке апельсин, внутри его находились пропитанная уксусом губка и другие вещества, обеззараживающие дурной воздух. Сбруя мула была изготовлена из красного бархата, стремена – из меди и золота.
Ехал кардинал торжественно, будто король.
Он переезжал лондонский мост, и люди смотрели на него в угрюмом молчании. Они винили кардинала во всех своих бедах. Кто такой Вулси? Человек низкого происхождения, живущий, благодаря громадной удаче, словно король. Когда налоги бывали слишком высокими – а они всегда слишком высоки, люди винили Вулси. Теперь, когда король решил сменить королеву, они винили в этом Вулси. Да, люди хотели, чтобы на свет появился наследник трона. Однако самые серьезные вспоминали, что королева – тетя Карла Испанского, их не волновало унижение императора тем, что тетя его будет отвергнута, но они страшились его армий. И винили Вулси.
На сей раз он отправлялся во Францию, и в его свите ехал Томас Мор.
Великий кардинал тревожился, как никогда в жизни.
Судьба оборачивалась против него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85