Его глаза смотрели на меня с таким выражением, которого я никак не могла понять. – И в чем состоит смысл операции, которой вы сейчас заняты?Я объяснила ему, что картина, над которой в тот момент трудилась, была сильно повреждена. На ней отошли целые слои краски, и я заполняла отсутствующие места гипсовой мастикой, которую потом собиралась подретушировать.– Вы настоящий художник, мадемуазель Лоусон.– Как вы уже однажды заметили – художник по призванию, но не состоявшийся как профессионал.– Но вы мне простили, хотя и не забыли это не слишком любезное замечание?– Человек не обязан прощать других, если они говорят ему правду.– Вы такая умная и энергичная. И мы все, в том числе эти картины, нуждаемся в вас.Он подошел ко мне совсем близко, его глаза по-прежнему были прикованы к моему лицу. И в них сквозило восхищение... Или я ошибалась? Я хорошо представляла себе, как сейчас выглядела. Коричневая блуза никогда не была мне к лицу, а волосы имели привычку выбиваться из-под шпилек и заколок. Так что вряд ли его могла привлечь моя внешность.Конечно, это было всего лишь проявление нарочитого внимания, обычного для всех волокит и донжуанов. Подобная мысль мгновенно испортила мне настроение и радость от такого милого обращения со мной графа, и я постаралась выбросить ее из головы.– Вам не следует волноваться, – заметила я. – Я использую краску, которая легко растворяется, поэтому ее очень просто смыть. Вы знаете, в чем сложность реставрации старых картин?– Нет, – ответил он.– Когда создавались эти полотна, художники сами смешивали краски. Только они знали секреты своего ремесла... и у каждого был собственный метод. Вот почему работы старых мастеров считают уникальными и так высоко ценятся. Вот почему их так сложно копировать.Он внимательно слушал.– Ретуширование – очень тонкая операция, – продолжала я. – И реставратор, конечно, ни в коем случае не должен привносить в оригинал свое собственное видение натуры.Неожиданно мне показалось, что граф понимает, что за потоком слов я пытаюсь скрыть свое смущение, и это его забавляло.Затем он вдруг сказал:– Оказывается, это весьма опасно. Пожалуй, то же самое, как пытаться создать человека в том виде, в каком вы хотели бы его видеть, то есть пытаться подчеркнуть хорошее... и скрыть, убрать злое и недоброе.– Я думала только о картинах. Это единственный предмет, о котором я могу говорить с достаточной уверенностью.– А ваш энтузиазм показывает, что вы являетесь настоящим экспертом. Скажите, а каковы успехи моей дочери в английском языке?– Они просто замечательны.– А вы не считаете, что забота о картинах и занятие с моей дочерью являются для вас слишком большой нагрузкой?Я улыбнулась:– И то и другое доставляет мне огромное удовольствие.– Я очень рад этому. А то я боялся, что жизнь у нас покажется вам весьма скучной.– Ни в коем случае. И еще – я должна поблагодарить вас за разрешение пользоваться конюшней.– Не за что. Теперь жизнь в замке стала более тихой и спокойной, чем прежде. – Он взглянул куда-то вдаль и добавил холодно: – После смерти моей жены мы больше не развлекаемся, как бывало. Может быть, что-нибудь изменится после женитьбы моего кузена, когда его жена станет хозяйкой замка.– Или если вы сами, женитесь, – импульсивно вставила я и была уверена, что услышала прозвучавшую в его голосе горечь, когда он спросил:– А что заставляет вас думать, что я могу жениться?Поняв, что допустила бестактность, я, как бы себе в оправдание, промямлила:– Ну, это вполне естественно, что со временем...– Полагаю, что вам известны обстоятельства смерти моей жены, мадемуазель Лоусон?– Да, я слышала... разговоры, – ответила я, ощущая себя при этом так, будто угодила одной ногой в трясину и должна как можно скорее отступить обратно, пока меня не засосало.– О, – усмехнулся он, – разговоры! Находятся люди, которые считают, что я убил свою жену.– Уверена, что вы не обращаете внимания на подобный вздор.– Вы смущены? – спросил он с недобрым блеском во взгляде. – Это свидетельствует о том, что вы вовсе не убеждены, что слышали вздор. Вы считаете меня способным на самые темные поступки. Ведь так?Мое сердце бешено забилось в груди.– Вы, конечно, шутите, – сказала я.– Это как раз то, что можно было бы ожидать от англичанина, мадемуазель Лоусон. Малоприятная тема для разговора, и мы больше не будем обсуждать ее тему. Лучше верить в то, что виновата сама жертва.Он вновь обрел спокойствие, причем так же быстро, как за мгновение до этого стал вдруг резким и злым.– А вы, мадемуазель Лоусон, просто восхитительны. Вы же понимаете, что в данных обстоятельствах я никогда не смогу снова жениться. Вы, наверное, удивлены тем, что я обсуждаю с вами свои взгляды на брак?– Да, действительно, удивлена.– Вы такой благодарный и сочувствующий слушатель, так откровенно демонстрируете здравый смысл и искренность, что эти качества толкнули меня на столь неблагоразумный поступок, как обсуждение с вами моих личных дел.– Я даже не знаю: благодарить ли мне вас за комплименты или извиниться за то, что втянула вас в такое искушение.– Поступаете, как всегда – или почти как всегда, – говорите то, что думаете. Именно поэтому я хотел бы задать вам вопрос, мадемуазель Лоусон, Сможете ли вы ответить на него откровенно?– Я постараюсь.– Прекрасно, тогда я спрашиваю: считаете ли вы, что я убил свою жену?Я была потрясена. Его глаза были наполовину прикрыты веками, но я знала, что он внимательно и настороженно смотрит на меня, пока я в течение каких-то секунд не отвечала на его вопрос.– Благодарю вас, – коротко сказал он.– Но я еще не ответила.– Нет, ответили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109