— Ты очень напоминаешь моего дядю, — сказал герцог.
Нитлбед укоризненно покачал головой.
— Я уверен, что его сиятельство говорил вашему сиятельству о достоинствах мистера Скривена — лучшего управляющего во всей округе.
— О, да! — согласился герцог. — И что он очень заботится о моих интересах.
— Ну так чего же большего желать вашему сиятельству?
— Мне кажется, было бы хорошо, если бы управляющий еще считался и с моими желаниями.
Легкое утомление, послышавшееся в тихом голосе его хозяина, заставило Нитлбеда сказать немного грубовато, что, впрочем, не скрыло его беспокойства:
— Ax, ваше сиятельство, теперь я понимаю, в чем дело! Вы просто утомились, таская на себе тяжелую охотничью сумку и ружье, и сейчас вы в плохом настроении! Если мистер Скривен и не всегда считается с вашими желаниями, то это лишь потому, что вы еще молоды и многого не понимаете в делах аренды и вообще — в хозяйстве поместья.
— Совершенно верно, — кротко согласился герцог.
Чувствуя, что его хозяин убежден не до конца, Нитлбед принялся перечислять достоинства главного управляющего, но через несколько секунд герцог прервал его:
— Впрочем, это не имеет никакого значения! У нас вечером гости?
— Нет, ваше сиятельство. Вы будете ужинать одни.
— Звучит так восхитительно, что боюсь, это неправда.
— Нет, нет, ваше сиятельство, это правда. За столом будете только вы, милорд, миледи, мистер Ромзей и мисс Скамблесби, — заверил его Нитлбед.
Герцог улыбнулся, но удержался от замечания. Он позволил камердинеру поправить что-то в одежде, взял протянутый ему чистый платок и направился к двери. Нитлбед открыл ее перед ним и кивнул пожилому человеку, стоявшему неподалеку в холле, который тут же удалился, чтобы сообщить внизу о скором появлении герцога. Это был главный камердинер, хотя в большинстве современных домов этой должности давно не было, в Сейл-Хаузе — в этом пышном особняке прошлого столетия — ее сохранили. В течение своего долгого служения, пока герцог был несовершеннолетним, у главного камердинера не было возможности проявить свои таланты в полной мере, но теперь он надеялся, что опять увидит дом, полный именитых гостей с их личными слугами и бесконечными причудами и фантазиями, которые свели бы с ума другого, менее опытного человека, но мистеру Терви они доставляли только приятное волнение.
Герцог спустился вниз, пересек огромный холл и подошел к двери, ведущей в галерею. Собираться здесь перед обедом стало семейной традицией с тех пор, как дедушка герцога построил особняк. Галерея была около ста футов в длину, и герцогу иногда казалось, что комната меньшего размера подошла бы лучше для их ежевечерних встреч. Но малейший намек на подобное изменение воспринимался дядей так неодобрительно, что герцог, с присущей ему уступчивостью, выбросил эту идею из головы.
Два лакея в ливреях, стоявшие неподвижно, как статуи, неожиданно ожили и широко распахнули двери перед герцогом. Герцог, казавшийся таким маленьким и незначительным по сравнению с ними, с их ростом и величавостью, вошел в галерею.
Был уже конец сентября, и по вечерам становилось довольно холодно, поэтому в конце галереи был растоплен камин. Лорд Лайонел стоял перед ним в положении человека, который только что смотрел на часы и положил их в карман. Рядом с ним, пытаясь отвлечься от мыслей о слишком позднем часе, стоял, Реверенд Освальд Ромзей. Когда-то он был учителем герцога, а теперь исполнял обязанности капеллана; в перерывах между исполнением своих не слишком трудных обязанностей он писал ученые комментарии к «Посланию к евреям». На широком диване, отгороженная от камина статной фигурой своего мужа, расположилась тетя герцога, нарядная леди, которой, однако, наимоднейшее платье с высокой талией совсем не шло. А немного поодаль от семейного круга, прямая, как аршин, сидела мисс Склмблесби, старая дева неопределенного возраста и неясных родственных связей с семьей Вейр. Леди Лайонел говорила о ней как о своей кузине; и сколько себя помнил герцог, она всегда жила в Сейле и исполняла здесь роль придворной дамы. Поскольку у леди Лайонел был добрый нрав, «придворной даме» жилось без особых трудностей. Единственное, что требовало от нее терпения, — это очень скучные разговоры ее сиятельства и резкие замечания его сиятельства, которые, однако, он делал каждому родственнику, так что мисс Скамблесби благодаря этому чувствовала себя полноценным членом семьи.
Но герцог, который, как говорил его дядя, был слишком сентиментальным, не мог отделаться от мысли, что жизнь мисс Скамблесби была очень несчастной, и поэтому он никогда не упускал возможности уделить ей больше внимания и, подчеркивая родство, которого на самом деле не существовало, называл ее «кузина Амелия». Однажды дядя заметил ему, не из вредности, а исповедуя педантизм, что она чересчур дальняя родственница леди Лайонел и ее родство с семьей Вейр весьма проблематично. Но молодой герцог улыбнулся и легко ускользнул от возможного спора.
Войдя в галерею, герцог приветливо улыбнулся и поинтересовался у мисс Скамблесби, как она себя чувствует после головной боли, на которую жаловалась с утра. Она покраснела, пробормотала слова благодарности и объяснила, что ей гораздо лучше, а лорд Лайонел громко заметил, что не понимает, почему у людей возникают головные боли, поскольку сам он никогда в жизни не страдал от них. Мистер Ромзей очень некстати вмешался:
— Милорд, осмелюсь предположить, его сиятельство просто выражает сочувствие мисс Скамблесби. Уверен, никто не страдал больше от различных болезней, чем наш бедный герцог!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20