Она уткнулась в свою тарелку, подавляя в себе желание швырнуть это изысканное изделие из лиможского фарфора ему в голову. Как он смеет сохранять такое дьявольское спокойствие?! Она ожидала от него скрежета зубовного из-за своего позднего возвращения накануне, но вместо резкой отповеди он повел ничего не значащую светскую беседу, которую заключил небрежно оброненной фразой о том, что она, видите ли, входит в моду.
Она не желала быть модной светской дамой. Не желала, раз это означает терпеть непристойные замечания придворных кавалеров, возмутивших ее излишней смелостью рук и взглядами исподтишка. Не желала, если для этого нужно мчаться сломя голову в скрипучей, качающейся карете в сен-Жермен, где в доме старшей сестры Эдуарда Таунсенд выпила столько шампанского, что все поплыло у нее перед глазами. Солнце уже вставало из-за крыши замка, когда ее наконец привезли домой, где Китти ждала свою госпожу, чуть не плача от беспокойства. Сама она была так утомлена, что позволила Китти раздеть ее, как маленькую, и уложить в постель.
Менее чем через три часа после этого ее разбудили, передав настойчивое требование мужа позавтракать с ним в его салоне. Пошатываясь от усталости, Таунсенд отправилась в его комнаты. Ян сидел за столом с видом чертовски хорошо отдохнувшего человека, хотя тоже очень поздно вернулся накануне в Версаль. При ее появлении он встал и склонился над ее рукой. Лицо его не выражало ничего, кроме вежливого интереса, и Таунсенд почему-то почувствовала себя старой и измученной по сравнению с ним. Это ощущение не ослабило кипевшего в ней раздражения, но если Монкриф и заметил это, то не подал вида.
Взглянув на яичницу в своей тарелке, Таунсенд вдруг забыла и о дурном настроении и о желании запустить чем-нибудь в мужа, так как ее затошнило. Никогда прежде не замечала она, что яйца могут выглядеть так отвратительно при утреннем солнце. Она закрыла рот рукой и вскрикнула. Ян вопросительно посмотрел на нее. Вы плохо себя чувствуете?
Таунсенд заставила себя говорить спокойно.
– Вполне хорошо, спасибо. Он посмотрел, прищурившись.
– Вам следует научиться переносить алкоголь, если вы намерены пить по-настоящему, – посоветовал он.
– Запомню на будущее, благодарю вас.
Он отвернулся. Таунсенд с негодованием взглянула на его резкий профиль. Она хотела услышать от него что-нибудь по поводу ее длительного отсутствия минувшей ночью. Неужели его ничуть не волнует, что она провела где-то многие часы в обществе друзей? Быть может, его мысли заняты иными, более важными для него делами? Таунсенд тряхнула головой. Нет, она не позволит ему больше унижать ее. И пусть себе увивается вокруг Маргариты дю Шарбоно, ей это безразлично.
– А-а, спасибо, Эмиль, поставь сюда.
Таунсенд взглянула на блюдо с ветчиной, которое Эмиль поставил на стол перед ней. Она видела, как Монкриф резал ветчину, как потек на его тарелку жир. Ее рот дернулся, и она быстро выскочила из-за стола.
– Извините меня, пожалуйста.
Ян молча наблюдал, как она нетвердой походкой подошла к окну и прижалась лбом к стеклу.
– Мы сегодня приглашены в Малый Трианон на концерт, – проговорил он минуту спустя. – Вы, очевидно, понравились королеве, потому что она редко приглашает кого-либо, кто не входит в интимный круг ее приближенных. Сказать ей, что вы нездоровы?
Таунсенд, не оборачиваясь, качнула головой.
– Отлично. Думаю, что Анри Сен-Альбан тоже будет там.
Монкриф наблюдал за ней, но она продолжала стоять там же, только высунула голову в окно, глубоко вдыхая утренний воздух. В ослепительном солнечном свете четко вырисовывался ее прелестный и удивительный юный профиль. В раздражении он заставил себя отвести от нее взгляд. Ему было досконально известно, где и с кем провела она прошлую ночь и когда вернулась домой. Он с трудом укрощал свой гнев и держался с напускным безразличием, желая в то же время избить ее до бесчувствия и душить Анри Сен-Альбана голыми руками до тех пор, пока кровь не пойдет у того горлом и носом.
На виске у него пульсировала жилка. Он напомнил себе, что в Версале неверные жены были в моде, так же как и мужья. Не обронил ли он нескольких глупых замечаний относительно того, что хотел бы видеть свою юную, неопытную жену светской львицей? Но, черт побери, уж во всяком случае не с Анри Сен-Альбаном! Почему из двенадцати тысяч придворных, живущих здесь, но дворце, Таунсенд вздумалось завести флирт с единственным человеком, которого он жаждал увидеть мертвым? Это смехотворно, противоестественно, но это случилось, и ему придется заняться этим всерьез.
– Ну, – сказал он, натужно улыбаясь, – вы пойдете со мной или нет?
Таунсенд выпрямилась и обернулась.
– Я буду готова вовремя, – устало произнесла она. – Могу я сейчас пойти к себе?
Ян отодвинул свой стул.
– Нет. Я хочу, чтобы вы сначала поели.
И, не обращая внимания на ее недовольный вид, он обошел стол и усадил ее. Затем собственноручно наполнил доверху ее тарелку и намазал хлеб маслом, а у нее, когда она наблюдала за этим, к горлу подкатывала тошнота.
– Вам станет лучше, если вы последуете моему совету, – сказал он, ставя тарелку перед ней. – Выпейте кофе. Это помогает при похмелье.
Он отвернулся и стал надевать сюртук. Таунсенд с любопытством посмотрела на него.
– Вы уезжаете?
– Да, – кратко ответно он. – У меня нынче утром встреча с герцогом д'Аркором.
Она поиграла вилкой, не поднимая глаз.
– О? По какому поводу?
– Не знаю. Он не сказал. Ничего такого, что касалось бы вас. Если вам понадобится еще что-нибудь, скажите Эмилю.
Дверь за ним закрылась. Таунсенд сжала зубы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109