А ты брюзжишь, понимаешь.
Крылов. Да я не брюзжу. Просто вы, товарищ Басаргин, квартиру не мне хотите дать. Не мне лично, а Крылову, из которого вы героя сделали. Получается, вы не человеку конкретному уважение и признательность выказываете, а вроде бы Матросову. А я не Матросов.
Басаргин. Слушай, как тебе не стыдно, ты ж рабочий парень, откуда у тебя эти интеллигентские штучки, а?
Крылов. Вот именно, я рабочий. Это вы точно уловили. Я рабочий. И отец мой был рабочим. Потому и не могу взять не мое. Не приучен.
Басаргин. Да? Ну ты тогда по своей рабочей совести и рассуди – можешь ты из-за своего гонора, понимаешь, подводить весь завод? Потому что в твоем лице славят всех рабочих нашего завода.
Крылов. Ну да. И Степанова.
Басаргин. Степанов – особая статья. Ты за него не беспокойся, с ним разговор будет отдельный.
Крылов. Почему же отдельный? Он такой же работник нашего завода, как и я.
Басаргин. Он пьяница и разложившийся человек. Таких у нас раз-два и обчелся. И нечего о них говорить.
Крылов. Прикрыть хотите.
Басаргин. Что прикрыть?
Крылов. Ну все. Что у нас по две смены остаются, и прокладки меняют через раз, и с пьяницами цацкаются…
Басаргин. Это разные вещи. Ты не путай, понимаешь, Гоголя с Гегелем.
Крылов. Нет, не разные. Если бы не было всех этих нарушений, не было бы и нас здесь.
Басаргин. Ах, вот оно что. Вон куда ты гнешь. Я все думал, к чему это твои самопожертвования. Ты, оказывается, вон чего боишься – как бы начальство не ушло от ответственности. Ты не бойся – я за чужие спины никогда не прятался. И если нужно будет, готов ответить. Ты, кстати, не о нас, ты бы о себе побеспокоился. В твою ведь смену все случилось. Скажи спасибо, что победителей, так сказать, не судят. Ты уж искупил свою вину, так сказать, кровью. А то бы, знаешь…
Крылов. Знаю, знаю. Я об этом-то как раз и говорю.
Басаргин (еле сдерживаясь).Ну и ладно. Поговорили, и будет. И хватит об этом. Проще надо на жизнь смотреть. Если выдается в ней что-то хорошее, надо радоваться, а не травить себе душу всякими, понимаешь, выкрутасами. Все. Поправляйся.
Басаргин переходит на правую половину сцены, на левой свет гаснет. Снова приемное отделение. Когда появляется Басаргин, все поворачиваются к нему.
Косарева. Ну как он?
Басаргин (раздраженно).Нормально. Даже злой. А раз злой, значит, здоровый. Больные не злятся, они силенки для себя берегут.
Косарева. Злой – значит, здоровый? Неплохо сказано.
Платонов. Я злюсь – значит, я существую. В здоровом теле злой дух.
Басаргин (игнорируя его, обращаясь подчеркнуто только к Косаревой).Так что здоров ваш Крылов, можете идти к нему. Статья-то готова?
Платонов (Косаревой).Я покурю. (Уходит.)
Косарева. Да не совсем.
Басаргин (смотрит на часы).Так уж двенадцать. Успеете?
Косарева. Не знаю. Дело не только во времени. Что-то не все мне ясно тут.
Басаргин. Вот те на. Выясняла, выясняла – и неясно. Я ж дал команду, чтоб ввели в курс.
Косарева. Да нет, здесь-то в порядке. Все рассказали, все показали. Только картина какая-то односторонняя получается. Вроде как одной краской нарисована.
Басаргин. Слушай, чего ты мудришь? Ведь здесь все яснее ясного. Тут даже ребенку…
Косарева. Ребенку, может, и ясно, а мне – нет. Да и читатели не малые дети. И их все-таки обязательно заинтересует причина аварии…
Басаргин. Я ж говорю – несчастный…
Косарева. Нет, нет, я не об этом. Я имею в виду – до. Что было до аварии. Что привело к ней. Или кто.
Басаргин. Это мы выясним, не беспокойтесь. И если кто-то конкретно виноват (смотрит в сторону, где недавно стоял Платонов),ему не поздоровится. Под суд отдадим. Но для статьи о Крылове – какое это имеет значение?
Косарева. Большое. Да и с Крыловым не все ясно. Никак не удается поговорить с ним. А без этого…
Басаргин. Слушай, чего ты, понимаешь, в глубины всякие лезешь? Ты ж не роман пишешь?
Косарева. Дело не в объеме. И в романе, и в заметке должна быть четкая идея. Что мы хотим сказать читателю? Что есть люди, способные ценой своей жизни спасти десятки других жизней, – так? И что эти герои живут рядом с нами, как мы пишем в нашей рубрике. Правильно? Что мы ежедневно видим его, вместе работаем, вместе ходим на футбол, ничего в нем особо геройского не замечаем, а потом он вдруг в один прекрасный день оказывается героем. Все замечательно, не правда ли? Но ведь после первых ахов вдумчивый читатель непременно задаст себе и нам вопрос: а как это получилось, что людей надо спасать? И от кого? Ведь аппарат – это не бомба и не ружье. Должно что-то случиться, чтобы он стал источником опасности. Что я должна отвечать на такой вопрос?
Басаргин. А чего хитрить – загорелась смесь,
Косарева. А почему она загорелась?
Басаргин. Откуда я знаю – прокладка, наверное, протекла.
Косарева. А почему она протекла?
Басаргин (кивает в сторону ушедшего Платонова).Это ты вон у профессора спроси.
Косарева. Спрашивала. Говорит – старая была.
Басаргин. А почему новую не поставили – не сказал?
Косарева. Сказал. Не было новых. Не дали цеху.
Басаргин. Ах, вон как – не дали дитятке? Ну да, а сам он побеспокоиться не может. Интересные это люди. Вон он (кивает в сторону ушедшего Платонова)был у меня сегодня. Так что ты думаешь – он переживал из-за аварии? Думаешь, понял, что это его безответственность привела к ней? Ничего подобного. Знай себе долбит: не обеспечили, не принесли, не подали.
Освещается другая половина сцены. Кабинет Басаргина. Он переходит туда, садится за стол. К столу подходит Платонов.
Платонов. Но чем, чем мне их заменять? У нас же постоянно некомплект, не хватает новых уплотнителей. Старые ставят. Помоют, поплюют и обратно поставят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15