Захватил и что-то еще, что
было в этом магазине. Цветов там, естественно, не было.
Принят был разными членами семьи по-разному. Доброжелательно, если не во
обще сердечно Ц отцом, человеком немногословным и явно неглупым, натяну
то Ц матерью и бабкой (те даже во время завтрака вначале не проронили ни с
лова) и уже совершенно восторженно Ц Упомянутым двенадцатилетним Саше
й, мальчиком с типичными признаками болезни Дауна.
Саша, любитель не только сладкого, но и тостов, уже минут через пятнадцать
после моего появления в их доме, сидя у меня на коленях то и дело подливал
себе в стакан сладкой газированной воды и, яростно картавя (тоже один из п
ризнаков этой болезни), кричал:
Ц За моего глубокоуважаемого папочку Ивана Антоновича (отец русский), з
а мою глубокоуважаемую мамочку Ядвигу Францевну, за мою глубокоуважаем
ую бабулечку Дануту Казимировну Ц и, минуя Анельку, которая его только н
акануне за что-то отшлепала и еще с ним не помирилась, Ц за моего дорогог
о друга…
«моего дорогого друга Сергея Владимировича Ц пусть он будет здогов!»…

Я тоже поднял тост, как бы в ответ на один из Сашиных, и сказал при этом, что
намерен жениться на его сестре и что, наверное, меня она тоже будет бить. Т
огда я напишу ему, Саше, оттуда, где мы будем с ней жить и надеюсь, он мне пом
ожет с ней справиться.
Вот только после этого на лице матери появилось что-то похожее на улыбку,
а глуховатая бабушка, наклонясь к ней, спросила громко, почти крича:
Ц Цо пан умуви? Пан просил ренку нашей Анельци официальне?
Анелька прыснула.
Ц Официально, бабушка, вполне официально. И я тоже официально ему обещаю
, что выйду за него замуж и не буду бить.
Ц Уг-га! Ц закричал Саша и, опять налив себе в стакан газированной воды,
поднял тост за всех присутствующих, но теперь уже и за сестру тоже. Мне он,
кроме всего, дал понять, что, буде сестра не сдержит своего обещания и начн
ет меня поколачивать (она такая!), он действительно приедет, я всецело могу
на него рассчитывать.
Впрочем, как и следовало ожидать, первое слово в семье принадлежало молч
уну-отцу, который был давно на моей стороне, хотя знакомы мы с ним раньше н
е были. В доме, как выяснилось потом, из-за меня, происходили серьезные раз
доры, и отец, ветеринарный врач по профессии, служивший когда-то перед вой
ной в кавалерийском корпусе под Одессой (оттуда же он и начал свой путь на
фронт) и обожавший наш город, доказывал, что одессит не может быть мерзавц
ем, тогда как жена и теща не были в этом уверены. В их сердцах еще жила голуб
ая мечта о «гжечном» пане из Варшавы, лишь сравнительно недавно побывавш
ем в их доме и оставившем его в горести и печали.
Бороться с призраком печального варшавского адвоката мне предстояло е
ще много лет и борьба эта была не из легких.

* * *

А еще через месяц или полтора мы с Анелькой покидали Старые Дороги, город,
где она родилась и выросла, да и для меня ставший едва ли не родным, потому
что здесь прошло несколько лучших лет моей молодости.
Мама из Одессы писала, что ей одиноко, что в комнате у нее дымит неисправна
я кафельная печь и протекает крыша, а негодяи из домоуправления уже втор
ой год… И американские империалисты, со слов мадам Церковер, совсем расх
одились, только и мечтают о войне с нами и стремятся сделать нам какую-ниб
удь гадость: посылают нам самолеты-шпионы, а наши мирные ракеты на Кубе… М
адам Церковер говорит, а она, деточка, хотя и простой человек, но очень умн
ый…
Но главное, конечно, она писала: мои одесские приятели нашли мне работу, ме
сто редактора на телестудии, что меня конечно, устраивало.
Зато мои стародорожские друзья ничего радостного з последнее время мне
не сообщали. Обжегшись на Шатилене, Михаил Павлович, вроде бы не «искал» м
еня больше, но как-то затосковал, стал еще более мрачным и безрадостным. К
огда кто-нибудь из коллег упрекал его, что вот, дескать, из-за вас теряем пр
иличного парня и приличного адвоката, он даже обижался: почему из-за меня
? Я тоже считаю его приличным, хотел даже квартиру ему выхлопотать, в парти
ю дать рекомендацию… Когда ему стало известно о моем ночном посещении ег
о кабинета (Анелька «посеяла» там на диване шпильку для волос и кто-то ему
. видимо, намекнул о происхождении этой шпильки), то он вначале чуть якобы
вообще не задохнулся от злости, но потом счел за лучшее взять себя в руки,
даже выдавил на лице улыбку: а почему, дескать, в «моем» кабинете? Мой каби
нет Ц в новом здании прокуратуры, а это так, просто брошенная старая разв
алюха с крысами. И Ц как всегда со значением Ц добавил:
Ц Там на прокурорском диване не проведет своей первой брачной ночи бол
ьше ни один адвокат, потому что никогда не будет и самого дивана!…

* * *

Грустными, конечно, были эти последние дни моего пребывания в Старых Дор
огах, маленьком симпатичном городке, к которому я всей душой привязался,
грустно было расставаться с приятелями, которых там приобрел, и просто с
о своими добрыми знакомыми.
Особенно грустно мне было расставаться с Евгением Абрамовичем и с моей с
тарухой-хозяйкой.
Ц Сергей Владимирович, Ц говорила она, вот вы уезжаете. Кто мне теперь с
кажет доброе слово, кто хотя б поругает?
Она по-прежнему продолжала мне сообщать о всех новостях, которые ей само
й представлялись важными, хотя и делала это без прежней выразительности
, а как-то тускловато. О том, что Сима, например, влюбилась в нового пионера,
а Ичике Ц представляете? Ц собирается опять к ней вернуться, заодно же с
юда переедет и его мамаша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35