Это пугало Владимира куда больше ожидаемых мук совест
и. Володя тогда вышел из квартиры, запер дверь и спустился вниз. Воздух был
морозным до звона, казалось, что, несмотря на начало апреля, зима вовсе не
намеревалась уходить из разбитой параличом оккупации Москвы.
Владимир дошел до автобусной остановки, которая приветствовала его рек
ламными листами, как старого друга; Владимиру показалось, что он теперь з
нает, почему убийцу тянет на место совершения преступления. Тут заново п
ереживаешь сладостные, волнующие моменты лишения жизни живого существ
а. Володя подумал, что, быть может, он один такой вот ненормальный, или, как з
нать, Ц возможно, другие убийцы чувствуют то же самое, только говорить об
этом кому бы то ни было стесняются. Ведь что такое, если подумать, рыбалка
и почему у нее так много приверженцев Ц это ведь когда пойманная рыбка м
едленно умирает, разевая рот, у ног рыбака, а он знай сидит над нею с удочко
й и делает вид, что ему до нее нет никакого дела. Неправда. Еще как есть. Инач
е зачем бы в следующие выходные он опять, бросив телевизор, жену и детей, о
тправляется на место преступления, пардон, к любимой проруби? Или охота
Ц ну это уже совсем серьезно. Почти по-настоящему. Охоту даже осуждают ка
к излишне крова Ц и вое занятие обыкновенные граждане. Тогда отчего же о
на была, есть и будет, должно быть, всегда элитным видом “спорта” богачей и
власть имущих? Володя никогда не охотился прежде и раньше осуждал безжа
лостных к лесным зверушкам охотников. Теперь же он знал, “как остро волну
ет твою собственную кровь вскрытое горло другого живого существа, и чем
оно разумнее, крупнее и сильнее Ц тем лучше. Он начинал понимать богачей,
не жалеющих никаких денег за возможность с поохотиться в Африке на слона
или носорога. В этом и было нечто от вампиризма, будто часть силы повержен
ного врага, ну, или там добычи переходила к его убийце.
“Интересно, все люди такие или это я один такой отморозок?” Ц думал Волод
я, дожидаясь трамвая среди других как-то неопрятно, небрежно одетых в пон
ошенные невзрачные одежды людей, прячущих друг от друга глаза. Володе не
нравился тот зверь, который проснулся в нем после убийства, пусть даже со
вершенного из самых лучших побуждений. Володе не нравилось ощущать себя
то ли маньяком, то ли каннибалом, то ли вампиром. Ему хотелось побыстрее по
пасть в храм и исповедаться там в преступлении. Ему было тягостно, что он н
а собственном опыте прорабатывал какие-то тайные, темные, но при этом реа
льные стороны людского бытия.
Погруженный в свои мысли, Владимир, разглядывавший остановку издали, от
трамвайных путей, даже не заметил, как с печальным звоном траурным катаф
алком подкатил по рельсам привычный с детства вагончик. Какая-то старуш
ка в клетчатом платочке участливо ткнула Володю в бок, сказав: “Милок, ты ч
то, уснул, что ли? Поедешь аль нет?” Откликнувшись торопливым “спасибо”, Во
лодя залез тогда в полупустой, несмотря на то что ходил раз в час, трамвайч
ик, заваленный изнутри всяким хлямом, словно его вообще никогда не чисти
ли или он ночами служил прибежищем для бомжей. Бездомных. Впрочем, все жит
ели Земли были теперь бездомными. Их дом украл Анданор. Поездка на трамва
е сквозь полумертвый город показалась Володе тяжелым, долгим, бесприютн
ым сном. Везде, сквозь все проступали признаки запустения и медленного у
мирания. Люди еще волочили ноги, нося свои подтянутые без всяких диет, час
то сведенные от голода животы. Город же был скорее мертв, чем жив. На секун
ду Владимиру показалось, что он едет сквозь какие-то чудовищно огромные
декорации к какому-то фильму или спектаклю то ли про блокадный Ленингра
д, то ли про что-то еще, столь же мрачное и тоскливое. И что для съемок фильм
а не хватало только массовки, которая должна была вот-вот прийти и лечь на
тротуарах, вдоль путей, изображая трупы умерших от голода.
Владимир, так же как большинство москвичей той страшной ледяной весны, с
тарался не покидать без крайней нужды своего жилища. Москва же с ночи окк
упации перестала быть для людей домом, факт.
Ц Метро “Сокол”, конечная, Ц объявил голос.
Володя вылез из трамвая и направился в сторону храма. Он редко бывал здес
ь раньше, но ближайшая к дому церковь была закрыта и пока так и не перереги
стрировалась в оккупационном штабе. Эта, должно быть, тоже, подумал тогда
Володя. Но проверить, конечно, было надо. Володя дошел до церкви и с радост
ью и страхом Ц исповедаться всегда страшно, тем более в убийстве Ц обна
ружил, что двери открыты, а изнутри доносятся звуки церковной службы. “Вс
ем миром Господу помолимся!” Ц пел дьякон. “Господи, помилуй!” Ц отклика
лись прихожане, которых, к слову, в храме было битком. Горели свечи. “Навер
ное, скоро заставят и службы вести на языке покорности”, Ц подумал Волод
я, вставая в очередь к исповеди. Чудо, что уже не заставили. Наконец подоше
л черед исповедаться Владимиру. Подавив внезапное острое желание бежат
ь из храма и словно идя против течения, подошел Володя к старенькому, седо
му, но бодрому батюшке невысокого роста.
Ц Ну, рассказывай, Ц ласково, как маленького, подбодрил Володю старик.
Ц Грешен в убийстве, Ц опустошенно отозвался Володя, словно вытягивая
из своего сердца что-то тягостное, чуждое, темное, свившее, как змей, себе т
ам гнездо. Володя увидел, как растерянно поник батюшка, услышав страшное,
черное слово. Владимир, когда ехал, не хотел говорить, кого он убил Ц убий
ство оно убийство и есть, думал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157