Глория. Я тоже вас люблю.
Сильвия. Если у тебя будут затруднения, в которых я могу помочь, ты, надеюсь, обратишься ко мне.
Глория. Да, да.
Больничный почтальон Говард Дерби, веселый придурковатый старик, вбегает, приплясывая, с охапкой писем.
Дерби. Почта! Почта!
Сильвия (сияя от удовольствия). Почта! Боже, благослови почту!
Дерби. Как себя чувствует наша пациентка сегодня?
Сильвия. Мне было тоскливо. Но теперь, когда я вижу вас, мне хочется петь.
Дерби. Сегодня пятьдесят три письма. Одно даже из Ленинграда.
Сильвия. В Ленинграде живет слепая женщина. Бедняжка, как мне ее жалко.
Дерби (раскладывает конверты веером и читает надписи на штемпелях). Западная Вирджиния, Гонолулу, Брисбен, который в Австралии…
Сильвия выбирает конверт наугад.
Сильвия. Уилинг, штат Западная Вирджиния. Кто же у меня есть в Уилинге? (Ловко вскрывает конверт механическими руками и читает.) «Дорогая миссис Лавджой! Вы не знаете меня, но я только что прочитала о вас в „Ридерс дайджест“, и вот я сижу, и слезы ручьем текут у меня по щекам». «Ридерс дайджест»? Бог ты мой, эта статья была напечатана четырнадцать лет тому назад! И она только что ее прочитала?
Дерби. Старые номера жутко интересно читать. У меня дома лежит один, ему, наверно, лет десять. Я его частенько читаю для поднятия настроения.
Сильвия (продолжает читать). «Я думала, что несчастнее меня никого быть не может, когда полгода назад мой муж застрелил свою любовницу, а затем и себе пустил пулю в лоб. Он оставил меня с семью детьми и с кучей неоплаченных счетов за купленный в рассрочку „бьюик“, у которого три шины спущены и сломана коробка передач. После того как я прочитала о вас, я возблагодарила бога. Не правда ли, прелестное письмо?
Дерби. В самом деле.
Сильвия. Здесь есть постскриптум: «Пусть у вас все будет хорошо, слышите?» (Кладет письмо на стол.) Нет ли письма из Вермонта?
Дерби. Вроде бы нет.
Сильвия. В прошлом месяце, во время того приступа малодушия, я написала письмо, которое сейчас кажется мне ужасно глупым и полным эгоизма. Я написала молодому доктору, о котором прочитала в «Женщине и доме». Мне так стыдно. Что он мне ответит и ответит ли вообще?
Глория. Что бы он мог такое написать?
Сильвия. Он мог бы рассказать мне о настоящих страданиях в нашем мире, о людях, которые не знают, где раздобыть следующий обед, о людях, настолько бедных, что они никогда не были у врача. Рассказать мне, окруженной нежностью, заботой и всеми новейшими научными чудесами.
Коридор, ведущий в комнату Сильвии. На стене плакат: «Входить только с улыбкой!» Франкенштейн и Литтл у двери.
Литтл. Она там?
Франкенштейн. Та ее часть, которая не находится этажом ниже.
Литтл. Предписание об улыбке все выполняют?
Франкенштейн. Это часть терапии. У нас комплексное лечение.
Глория выходит из комнаты, плотно закрывает дверь и разражается шумными рыданиями.
Франкенштейн (с отвращением). Распустила нюни. С чего бы вдруг?
Глория. Дайте ей умереть, доктор. Ради всего святого, дайте ей умереть!
Литтл. Это сиделка?
Франкенштейн. У нее слишком мало мозгов, чтобы быть сиделкой. Это паршивая косметичка. Получает сто долларов в неделю только за то, чтобы следить за лицом одной-единственной женщины. (Глории) Ты преувеличиваешь, красотка. Ставим на этом точку. Забирай свое жалованье и проваливай.
Глория. Но я же лучшая ее подруга!
Франкенштейн. Ничего себе подруга! Ты только что просила меня прикончить ее.
Глория. Я просила во имя милосердия.
Франкенштейн. Ты что, веришь в рай? Ты хотела бы послать ее прямиком туда за крылышками и арфой?
Глория. Я верю в ад. Я его видела. Он здесь, и это вы его изобрели.
Франкенштейн (уязвленный, медлит, прежде чем ответить). Господи… вот ведь что могут сказать…
Глория. Для того, кто ее любит, самое время сказать свое слово.
Франкенштейн. Любовь…
Глория. Да знаете ли вы, что это такое?
Франкенштейн. Любовь… (Скорее сам себе, а не Глории.) Есть ли у меня жена? Нет. Есть ли у меня любовница? Нет. За всю жизнь я любил только двух женщин — мать и эту вот женщину. Я только что окончил медицинскую школу, а мать умирала от рака. «Ладно, умник, — сказал я себе, — вот ты и свежеиспеченный доктор из Гейдельберга, посмотрим, как ты спасешь мать от смерти». Все говорили мне — брось, все равно ничего не сделаешь, а я сказал: «Наплевать. Что-нибудь да сделаю». И тогда все решили, что я свихнулся, и засадили меня в сумасшедший дом. Когда я вышел оттуда, она уже умерла, умники оказались правы. Только они не знали, какие чудеса может творить техника, и я тоже не знал, но я очень хотел узнать. Я поступил в Массачусеттский технологический. Шесть долгих лет штудировал механику, химию и электронику. Я жил на чердаке, ел черствый хлеб и тот сыр, что кладут в мышеловки. Когда я кончил институт, я сказал себе: «Ну, парень, теперь ты наверняка единственный на земле человек с образованием, пригодным для медицины двадцатого века». Я пошел работать в клинику Керли в Бостоне. И вот к ним привезли эту женщину, которая была красива снаружи, а внутри у нее было черт знает что. Она напомнила мне мою мать, но у нее было пять сотен миллионов долларов от покойного мужа и никаких родственников. Всякие умники опять стали говорить: «Этой женщине суждено умереть». А я сказал им: «Заткнитесь и слушайте. Я скажу вам, что надо делать».
Тишина.
Литтл. М-да… Ну и история.
Франкенштейн. Это история про любовь. Любовная история (Глории.) Она началась за много лет до того, как ты, великий знаток любви, появилась на свет. И все еще продолжается.
Глория. Месяц назад она просила меня принести ей пистолет, чтобы застрелиться.
1 2 3 4 5