Каждую минуту, каждый час, каждый день. Пигментация, волоски, ногти, отпечатки пальцев – все будет как прежде, благодаря чуду ускоренной регенерации.
– Надеюсь, что нет, – говорю я, не объясняя брату Сайгио смысл этой маленькой шутки. Надеюсь, что нет. Думаю, что нет. Когда медицинский робот раскрывает эти пластиковые раковины и я опускаю руки в воды источника Дайцы, то вид их способен вызвать у меня невротический шок, но чувство такое, будто они здоровые и чистые.
– К вам гость, – лукаво усмехается брат Сайгио. Я не удивляюсь. Я жду этого визита с тех пор, как очнулся от анестезии на самом пике боли и сразу вспомнил, что сказал Мас в ту ночь в Танацакии. – Вы спуститесь или отправить ее сюда, наверх?
– Пришлите ее сюда, – отвечаю я, чувствуя себя в безопасности со своим пивом, газетами, дисками и роботом на веранде корпуса для пилигримов. Я смотрю, как она идет по вымощенной плитами дорожке среди надгробий, касаясь руками камней, ощущая мягкое покалывание сосновых иголок, чувствую бессознательную сексуальность каждого ее движения, ее раскованную непосредственность, и что-то словно впивается мне в сердце. Она поднимается по ступеням веранды: первая, вторая, третья, четвертая, – обозревает мои пустые жестянки из-под пива, газеты, диски, робота.
– Ну что ж, ты прошел долгий путь, правда?
Черная длинная юбка с каймой, браслеты с индийскими колокольчиками, черные туфли, черная блузка без рукавов. Много серебряных украшений. И этот нелепый хохолок черных волос, который вечно лезет ей в глаза.
– Идешь до тех пор, пока позволяет Дайцы, – отзываюсь я. – На этот раз, в этом паломничестве, я получил благословение только на двадцать семь с половиной храмов.
Мы обнимаемся. Ее длинные, тонкие, голые руки смыкаются у меня на шее с серебряным перезвоном. Я ощущаю дрожь острого, почти болезненного чувства. Мое полуобъятие нелепо – локти, руки; возникает странное нежелание касаться ее своими пластиковыми руками.
– Как они у тебя, Эт? – Я показываю. Она смотрит с тенью отвращения.
– Господи, Эт! Я сказала Масу, что оплачу счет, то есть сделаю соответствующий взнос в фонд храма. Они ушлые ребята, эти монахи. Мас об этом и слышать не хочет, говорит, что зарабатывает в пять раз больше меня и ни за что такого не допустит, но мне все равно, я сделаю по-своему.
– Они будут помогать мйе по-прежнему, дело не в деньгах, – возражаю я. – Не только в деньгах. – Потом добавляю: – Они прошли, Лука. Потому я это и сделал. Единственный способ от них избавиться. Просто выжег их.
– Вечно у тебя в голове ангелы и герои, а, Эт? – Она откидывается на ограждение веранды, вытягивает руки вдоль сучковатого дерева перил.
– Диск тоже пропал, Лука. Сгорел в огне. Все уничтожено. Все фракторы. Сгорела мечта Маркуса.
– Мас рассказывает, что когда он нашел тебя, ты все время бормотал одно и то же.
– Что?
– Прости, Маркус. Прости, Маркус. Снова и снова.
– Лука.
Она улыбается мне из-под своей нелепой челки.
– Я свободен. Я умер в огне вместе с фантомом Такеды. Этан Ринг больше не существует. Закрытый файл в сером офисе города Гента.
– Нет, это дерьмо, Эт. Я не желаю скрываться всю свою жизнь. У меня есть дела поинтереснее.
– Тебе и не придется, Лука. Я уверен. Без фракторов я им не нужен.
– Но если они передумают и захотят тебя вернуть, то будут действовать через меня. – Она оглядывается на храмовый сад. – Эт, я голодна, как гребаный волк. Пустилась в дорогу еще до завтрака. Ты знаешь, Мас не хотел сказать мне, где ты прячешься. Пришлось встретиться с ним в Йаватахаме и заставить привезти сюда. Сплошные тайны. Что ты натворил? Здесь в округе все с ума посходили.
– Я тут отстал от жизни. И слава богу. Я могу достать тебе что-нибудь поесть. Но у них строгости, буддистская диета. Овощи, крупы запрещены.
– Это мне подойдет.
– Ешь, что я ем.
– Стань мною.
– Ты хочешь этого?
В первый раз мы решились взглянуть друг другу в глаза. – Да. Да.
Она притягивает меня к себе, пробегается языком по розовым шрамам на голове.
– Эти сказочные, сказочные волосы, – мурлычет она. А потом лукаво шепчет в самое ухо: – А насчет всего остального как у них тут?
– Для братии это духовное благословение. Если, конечно, есть любовь.
– Думаю, это можно устроить.
Она берет мои изувеченные руки в свои ладони, потом поднимает их вверх и широко раскидывает.
– Они исчезли, Лука. И не вернутся. Но иногда, при особом освещении, рано утром или на закате, мне кажется, я вижу, что здесь, под пластиком, что-то написано.
Она замирает, каждый мускул готов к последнему, убийственному акту предательства. А в следующий момент решается мне верить.
– И что там написано, Этан?
– Эмон Сабуро, вновь рожденный.
– И ты объяснишь мне, что это значит?
Наши руки наконец встречаются в самом низу окружности, очерченной в воздухе.
– Когда-нибудь, Лука. Когда-нибудь.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42