– Что я повторю трижды… Я горю, я умираю.
– является…
Он выцарапывает внутренность моего черепа, высасывает душу, заглатывает меня.
– …истинной.
– Полная загрузка фракторной системы, – сообщает демонический ящик. В тот же момент господин Такеда ослабляет хватку, и моя душа освобождается. Боль утихает. Я, покачиваясь, отхожу в сторону. При свете сотни горящих Будд вижу робота Такеду, его ноги сложились пирамидой, руки повисли жесткими плетями, а Сефирот, диск Маркуса, изливает на него весь страх и всю радость, всю боль и все уничтожение, и все сумасшедшее, и все излечение, и всю святость, и всю память, и все забвение, и все высоты, и все провалы, и тишину, и проклятия, и смерть всего мира.
– Гори в аду, ублюдок!
Колонны вспыхивают, пламя лижет балки и перекрытия. Стены, облицованные содзи, уже исчезли. У меня совсем нет времени, крыша сейчас рухнет, но в этой огненной церемонии надо еще сжечь две вещи. Дым и жар заставляют меня опуститься на пол и ползти, давясь и обжигая кожу, к упавшему образу Кокуцо.
Как-то раз Лука записала на видеокамеру молодого уличного проповедника, который использовал большую турецкую свечу как аллегорию ада.
– Тысячу экю тому, кто продержит палец в ее пламени в течение минуты, – провоцировал он обывателей, отправившихся в воскресенье за покупками. – Одна минута… Нет желающих? Как же вы выдержите целую вечность в аду?
Однако некоторые вещи необходимо вытерпеть. Есть ад, который надо объять. Я прижимаю руку к раскаленному дереву. Боль сметает все мысли, все, кроме потребности прекратить ее, прекратить, прекратить! Но я не могу. Не могу. Наму Дайцы хеньо конго-наму Дайцы хеньо конго-наму Дайцы хеньо конго-наму Дайцы хеньо конго. Держи их. Я смотрю, как мои руки чернеют, держи их и плюй на все, держи их, и дымись, и гори, чтобы обнажились обуглившиеся хрящи. Держи их. И я держу, пока не сгорают все следы, все очертания того, что было на них выгравировано. И только тогда, преображенный болью, выбегаю из Зала Дайцы, а за спиной у меня, в водопаде пламени, рушится крыша на сверкающего в огне и плавящегося Такеду. Выбегаю между воротами тории под стеклянную крышу земли обетованной, которая трещит от внезапного приступа жара и разлетается на десятки мозаичных шестиугольников, и все они падают, валятся, летят вниз, дождем осыпая мою голову.
Легенда, связанная со скитом-бангаи, без номера, в который попадаешь утром после ночевки в Двадцать седьмом храме, пожалуй, самая необычная во всем паломничестве. Когда Дайцы шел через эту часть Сикоку, ему попался торговец с вьючной лошадью, груженной сухой соленой форелью. Кобо Дайцы попросил дать ему одну рыбу в качестве сеттаи, но сердце рыботорговца ожесточилось от многолетней греховной жизни, и он не подал даже самой маленькой рыбки, лишь подстегнул свою лошадь. В тот же миг у лошади начались паралитические колики, и тут торговец вспомнил, что на острове находится великий и святой человек, он повернул назад и стал молить Дайцы о прощении. Дайцы дал ему чашу для подаяния, велел наполнить ее водой из близлежащего источника и дать лошади. Так тот и сделал, и лошадь сразу поправилась. В благодарность торговец хотел отдать Дайцы весь тюк с форелью, но святой принял только одну рыбку, самую маленькую. Он поместил ее в источник, помолился, и рыбка сразу ожила. Рыботорговец построил у источника часовню, которая через века стала буддистским монастырем. По сию пору в пруду, питаемом этим источником, плавают рыбы; монахи любят показывать паломникам метки по обе стороны их спинок и на хвосте, которые считаются следами пальцев Дайцы.
Согласно их предписанию я должен держать руки в этих живительных водах два раза в день: на рассвете и на закате.
Не могу сказать, что я ощутил особое просветление и благословение, может быть, целительное воздействие основано на пользе физических упражнений – ежедневной двойной прогулке к источнику, и духовному умиротворению от наблюдения за медлительными созданиями в глубокой, чистой воде. Как бы то ни было, мои лекари говорят, что когда я иду к пруду, линии биотоков на мониторе робота, который следует за мной, как больная совесть, вычерчивают более гладкие, более спокойные конфигурации.
Это отшельническое братство монахов-гомосексуалистов состоит из добрых и истинно благочестивых людей. Они живут духовной жизнью с естественной, природной грацией рыбы в воде. На свете не много вещей более привлекательных, чем природная святость, и не много столь же редко встречающихся. Многие из них – это люди, оставившие свою профессию, потому что чувствовали: сексуальная ориентация уводит их от принятых духовных практик. Братья монастыря Форельного источника среди тех немногих, кто знает о его существовании, пользуются славой сильных мастеров щадящего лечения, очень умных счетоводов и суровых законников. После того как Мас нашел меня среди хаоса и руин «земли обетованной» и доставил назад в Танацакию, семейство Танацаки послало за братьями из монастыря Соленой форели, зная, что у них имеются возможности не только исцелить меня, но и укрыть от тех, кто может заинтересоваться человеком, в одиночку разрушившим «Тоса Секьюрити Инкорпорейтед».
Пока основные игроки этого разворачивающегося акта японского театра кабуки маневрируют и интригуют в образовавшемся вакууме после внезапной гибели ToSec, я знакомлюсь со своими новыми руками. Пластиковая кожа немного меня смущает, особенно шокирует место срастания с бледной веснушчатой кожей Этана на кистях, но брат Сайгио, мой любящий лекарь, ежедневно укрепляет мою уверенность, что под жестким клешнеобразным панцирем нарастает, уплотняется слой за слоем новая кожа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42