Смерть мгновенно победила тебя, и теперь тебя не станет. Не станет всего через секунду, и эту секунду ты в огромной скорби пытаешься посвятить созерцанию образов любимых тобой людей. А единственной сознательной мыслью, что посетила твою голову в момент сердечного приступа и до самой смерти, стала: «Какого черта я не бросил курить двадцать лет назад?!»
Конец. Темнота растворяется в тебе, а ты растворяешься в темноте.
Джон передернул плечами. Нет, он не хотел бы такой кончины. Только не такой. Повернув к Марине бледное лицо, капитан попросил:
— Будьте добры, достаньте мне сигарету.
Девушка выполнила просьбу, и Джон закурил. Он был рад, что последние дни перед смертью пробыл на острове. Он отвык от большой земли со всеми ее прелестями, которые было бы так жалко потерять. Он пережил ужасы, которые отгородили его от прошлого, от всего прошлого, от всего мира. По сути, ему нечего стало терять. У него не было жены, которая пришла бы с вечерних курсов и обнаружила распростертое на паркете коридора мертвое тело мужа в россыпи стеклянных осколков. У него не было дочери, которая тем же вечером прибежала бы в слезах от подружки, красная от вьюги, в мгновение ока сменившая веселую пирушку на необходимость немедленно осознать смерть отца. У него не было сына, который приехал бы ночью бледный и суровый, готовый на любые траты по случаю намечающихся похорон, держащий себя как всегда в руках, но на деле рыдающий глубоко в душе. У него не было собаки, осторожно обнюхавшей бы неживое тело и заскулившей от горя. У него не было соседа, так и не вернувшего лопату, но честно прибывшего в день похорон на кладбище с траурным видом. У него не было теплого пледа, мягкого кресла, стеклянного столика, недокуренной сигареты, сладкого кофе, начавшегося фильма, свежих круассанов, красивого светильника.
У него не было ничего. Потому смерть не показалась ему чем-то плохим.
Хотя я не прав, усмехнулся про себя Джон Карчер, сигарета у меня все ж есть…
Джон последний раз затянулся и почувствовал, что момент пришел.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ. ЧИСТИЛИЩЕ

Марина
Разговор с капитаном утих сам собой. Тот упорно отстаивал свою точку зрения, обнажая свою расистскую и даже фашистскую натуру, отчего Марине становилось противно. Она украдкой посматривала на Джона, ведь он с самого пляжа выглядел очень плохо. Будто подхватил какую-то болезнь. Марина спросила, хорошо ли чувствует себя капитан, и тот заверил, что все отлично.
Эти американцы, они всегда говорят, что дела отлично, даже тогда, когда дела из рук вон плохо. Такова их природа, этих несчастных американцев. Они обложили себя со всех сторон законами-свободами, а теперь не знают, как выбраться из созданного самими собой капкана. Странная нация, сама не понявшая, как стала первой нацией в мире. Нация сугубых индивидуальностей, оградившаяся от внешнего мира непроницаемой стеной законодательства, стеной Закона. Они хотели бы и природу заключить в строгие рамки Конституции, но пока не знают, как это сделать. Американцы, свято верящие в свободу и букву закона, а уж потом верящие в Бога и его святых. Американцы, наивно полагающие, что одержали верх во Второй Мировой войне с незначительной помощью союзников. Американцы, голосующие за терминатора, потому что терминатор — это круто, черт возьми. Американцы, для которых Я — основа бытия и государства, а общество — лишь конгломерат множества Я. Американцы, управляемые горсткой бизнес-магнатов Израиля.
Хорошие вы люди, подумалось Марине. Но дураки…
Вдруг Джон Карчер странно засипел и сложился пополам. Сигарета из его рук упала на мокрую траву и тут же потухла.
— Эй, что с вами? — испугалась Марина.
Тут же медитировавший доселе Стас обратил внимание на внезапный приступ капитана и также забеспокоился.
— Эй, дружище, ты чего? — нагнулся он к лицу Джона. — Ты чего, Джонни?
Выкарабкался из дремы и Игорь. Он проморгался, оценил обстановку, затем нахмурился:
— Может, съел что-нибудь ядовитое? — предположил парень.
Но Марина по-настоящему испугалась за жизнь Джона. Ведь что бы с ним ни произошло, лечить его в условиях диких джунглей не сможет никто. А капитан закричал, закричал громко и совершенно не по-человечески, хватаясь то за живот, но за голову. Крик его был долог и постепенно перерастал в громкое бульканье. Окруженный обеспокоенными спутниками, он покатился под дождем в кусты.
— Да чтоб тебя! — кричал Игорь, не сильно-то желая продираться в заросли кустарника.
Но все это происходило недолго. Внезапно капитан, корчившийся и испускавший нечленораздельные звуки, утих и совершенно замер. Мокнущие люди переглянулись.
— Он умер?
— От чего ему умирать-то? Только что был здоров как огурец, — почти удивился Игорь. — Давайте-ка пульс пощупаем.
Но подойти к телу он не успел. Капитан вдруг изогнулся дугой, затем быстро вскочил на ноги и замер в каких-то сантиметрах от Марины. Глаза Джона были обращены к девушке, но смотрели как-то странно, мимо нее, сквозь нее, в неведомую даль. Лицо же не отражало ни единой мысли, даже гримаса боли сошла с него.
Вдруг Марина стала свидетельницей страшной метаморфозы. Белки глаз капитана быстро покрылись сетью крупных и мелких сосудиков, налились кровью и стали алыми. Одновременно с этим зрачки капитана расширялись, пока радужная оболочка не исчезла вовсе. Уже в этом виде глаза приобрели страшное выражение, никак не подходящее образу человека. А в следующую секунду будто тьма стала расползаться из ненормально увеличившегося зрачка, и глаза полностью затянуло черным.
«Королева…»
Марина завизжала. Она испытывала такой ужас, что не в состоянии была пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137