ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Потом вышли на палубу и смотрели, как над морем поднимается солнце. День обещал быть ясным и теплым.
* * *
Он много и старательно занимался с ней. В течение двух последующих недель они каждый день запирались в столовой — сначала с утра, потом с двух часов и до обеда. Сэл подкупил команду уборщиков — они согласились не мешать им и держать рот на замке. Неизвестно, слышал ли пение Изабель капитан. Во всяком случае, Сэлу об этом ничего не сказал. Сэл был уверен, что старый волокита завел роман с грудями Мэгги Пуласки и теперь полностью поглощен ими. Капитана он видел лишь по вечерам, когда тот пел для желающих. Сразу после завтрака, как только пассажиры расходились по своим каютам, чтобы немного вздремнуть, Сэл и Изи встречались в столовой. Они запирали дверь, гасили яркий свет и включали микрофон. Насколько Сэл помнил, ни одно из его любовных свиданий, даже самых волнующих, не было столь эротическим и полным особого смысла.
Сэл занимал свое место у спинета, Изабель у микрофона. После нескольких тихих аккордов Изабель, закрыв глаза, начинала петь, и они уносились на гарлемское празднество конца тридцатых или в клуб на Пятьдесят второй улице сороковых. Они покидали темные земные пределы, корабль, море, оставляя позади целые десятилетия, они жили в ином месте, в ином времени. И когда, выкурив макону, сидели, прислушиваясь к себе, мир разрастался до космических масштабов. Голос Изабель переносил их в другое измерение, в другие пространства. Пребывание на корабле среди океана усиливало это ощущение нереальности происходящего. С каждым днем, с каждым часом голос Изи звучал все лучше. Вот это талант! Ни о чем подобном Сэл даже не слышал. Изабель жила в море звуков, была живым воплощением музыки. И какое бы замечание ни сделал Сэл — держите эту ноту немного дольше, пропойте эту фразу быстрее, выделите эту строфу, — ему не приходилось повторять его дважды. Она естественна, абсолютно естественна, восхищался Сэл. И, не отдавая себе в этом отчета, сам изменился. В нем поселилось давно забытое ощущение счастья. Каждый день теперь приносил радость. Он грелся в лучах великолепия своей ученицы и с чувством родительской гордости следил за расцветом ее таланта. Теперь он уже не согревал его, а воспламенял. Каждое утро, едва пробудившись, Сэл чувствовал, что в нем опять зародилась новая песня. Песни кипели, рвались наружу. Они ни на минуту не оставляли его: ни под душем, ни за едой, ни когда он аккомпанировал Маклишу... Даже в редкие часы отдыха, когда он лежал на койке или с кем-то беседовал, в голове у него вертелись стихи и мелодии. Он записывал их в маленький блокнотик, с которым не расставался. Если Изабель не было рядом, он весь уходил в процесс собственного творчества и становился рассеянным. Но стоило ей появиться, как чувства его обострялись, он настраивался на ее волну и к нему возвращалась сосредоточенность. Ни разу за всю свою попусту растраченную жизнь Сэл не испытывал ничего подобного.
После полуночи Сэл и Изи встречались на главной палубе и гуляли по пустынному безлюдному кораблю. Иногда курили макону, выпуская в океан ядовитое облачко дыма, потом шли в буфет, пили кофе и разговаривали до тех пор, пока с горизонта не наползал серый рассвет и не просыпалась команда. О чем только они не говорили. Сэлу, конечно, приходилось соблюдать осторожность. Ему было что скрывать, особенно если учесть то, что случилось с ним в Нью-Орлеане и потом, когда он изменил имя. Так что в подробности Сэл не вдавался, чего нельзя было сказать об Изи. Она буквально живописала, как огромный черный мужчина в костюме золотого орла, с которым она встретилась на карнавале, лишил ее, тринадцатилетнюю, невинности. Он приметил ее в толпе танцующих, взял за руку и привел в закуток за баром, здесь он положил ее на грязный, весь в пятнах матрац, видимо предназначенный для таких целей, сорвал с нее панталоны, часть карнавального костюма, и трахнул под одобрительные крики посудомоек, выглядывающих из окна ресторана.
Она рассказала об огромном доме, в котором выросла. Он находился в окрестностях Рио, в красивом пригороде Гавеа, отделенном холмом от кишащего беднотой поселка Роцинха, где с самого рождения жила ее мать, тоже Изабель. Сэл услышал легенду о девчонке из трущобы и влюбленном в нее богаче Джемелли Джованни. Девушка, смеясь, рассказывала об их свадьбе, о которой ей поведали слуги. Мать Изабель умерла при ее рождении, и девушка постоянно жила с ощущением вины и огромной ответственности за своего чудесного, обожаемого, искалеченного отца, для которого она стала единственным счастьем в жизни. Бремя этой ответственности угнетало Изабель, давило на нее всей своей тяжестью. И все существо девушки взбунтовалось. Очень путано она пыталась объяснить Сэлу, какие муки испытывала, когда всепоглощающая скорбь наваливалась на нее, заставляла запираться в комнате и часами рыдать. Повышенная раздражительность — поставили диагноз доктора, когда она была совсем еще ребенком, и с тех пор не находилось у врачей другого слова для определения всевозможнейших страхов, депрессивного состояния, меланхолии, присущих подросткам. Со странной отрешенностью, как будто речь шла не о ней, Изабель показала Сэлу тонкие шрамы на запястьях, следы попыток самоубийства. И рассказала, что еще несколько раз пробовала покончить с собой на машине и с помощью барбитуратов. Ее часто посещало одно и то же видение. Будто бы она поет в огромном зале под гром аплодисментов и приветственные крики, ее забрасывают цветами. Неожиданно появляется из-за кулис мужчина в униформе инспектора манежа и высокой шляпе и уводит Изабель со сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
* * *
Он много и старательно занимался с ней. В течение двух последующих недель они каждый день запирались в столовой — сначала с утра, потом с двух часов и до обеда. Сэл подкупил команду уборщиков — они согласились не мешать им и держать рот на замке. Неизвестно, слышал ли пение Изабель капитан. Во всяком случае, Сэлу об этом ничего не сказал. Сэл был уверен, что старый волокита завел роман с грудями Мэгги Пуласки и теперь полностью поглощен ими. Капитана он видел лишь по вечерам, когда тот пел для желающих. Сразу после завтрака, как только пассажиры расходились по своим каютам, чтобы немного вздремнуть, Сэл и Изи встречались в столовой. Они запирали дверь, гасили яркий свет и включали микрофон. Насколько Сэл помнил, ни одно из его любовных свиданий, даже самых волнующих, не было столь эротическим и полным особого смысла.
Сэл занимал свое место у спинета, Изабель у микрофона. После нескольких тихих аккордов Изабель, закрыв глаза, начинала петь, и они уносились на гарлемское празднество конца тридцатых или в клуб на Пятьдесят второй улице сороковых. Они покидали темные земные пределы, корабль, море, оставляя позади целые десятилетия, они жили в ином месте, в ином времени. И когда, выкурив макону, сидели, прислушиваясь к себе, мир разрастался до космических масштабов. Голос Изабель переносил их в другое измерение, в другие пространства. Пребывание на корабле среди океана усиливало это ощущение нереальности происходящего. С каждым днем, с каждым часом голос Изи звучал все лучше. Вот это талант! Ни о чем подобном Сэл даже не слышал. Изабель жила в море звуков, была живым воплощением музыки. И какое бы замечание ни сделал Сэл — держите эту ноту немного дольше, пропойте эту фразу быстрее, выделите эту строфу, — ему не приходилось повторять его дважды. Она естественна, абсолютно естественна, восхищался Сэл. И, не отдавая себе в этом отчета, сам изменился. В нем поселилось давно забытое ощущение счастья. Каждый день теперь приносил радость. Он грелся в лучах великолепия своей ученицы и с чувством родительской гордости следил за расцветом ее таланта. Теперь он уже не согревал его, а воспламенял. Каждое утро, едва пробудившись, Сэл чувствовал, что в нем опять зародилась новая песня. Песни кипели, рвались наружу. Они ни на минуту не оставляли его: ни под душем, ни за едой, ни когда он аккомпанировал Маклишу... Даже в редкие часы отдыха, когда он лежал на койке или с кем-то беседовал, в голове у него вертелись стихи и мелодии. Он записывал их в маленький блокнотик, с которым не расставался. Если Изабель не было рядом, он весь уходил в процесс собственного творчества и становился рассеянным. Но стоило ей появиться, как чувства его обострялись, он настраивался на ее волну и к нему возвращалась сосредоточенность. Ни разу за всю свою попусту растраченную жизнь Сэл не испытывал ничего подобного.
После полуночи Сэл и Изи встречались на главной палубе и гуляли по пустынному безлюдному кораблю. Иногда курили макону, выпуская в океан ядовитое облачко дыма, потом шли в буфет, пили кофе и разговаривали до тех пор, пока с горизонта не наползал серый рассвет и не просыпалась команда. О чем только они не говорили. Сэлу, конечно, приходилось соблюдать осторожность. Ему было что скрывать, особенно если учесть то, что случилось с ним в Нью-Орлеане и потом, когда он изменил имя. Так что в подробности Сэл не вдавался, чего нельзя было сказать об Изи. Она буквально живописала, как огромный черный мужчина в костюме золотого орла, с которым она встретилась на карнавале, лишил ее, тринадцатилетнюю, невинности. Он приметил ее в толпе танцующих, взял за руку и привел в закуток за баром, здесь он положил ее на грязный, весь в пятнах матрац, видимо предназначенный для таких целей, сорвал с нее панталоны, часть карнавального костюма, и трахнул под одобрительные крики посудомоек, выглядывающих из окна ресторана.
Она рассказала об огромном доме, в котором выросла. Он находился в окрестностях Рио, в красивом пригороде Гавеа, отделенном холмом от кишащего беднотой поселка Роцинха, где с самого рождения жила ее мать, тоже Изабель. Сэл услышал легенду о девчонке из трущобы и влюбленном в нее богаче Джемелли Джованни. Девушка, смеясь, рассказывала об их свадьбе, о которой ей поведали слуги. Мать Изабель умерла при ее рождении, и девушка постоянно жила с ощущением вины и огромной ответственности за своего чудесного, обожаемого, искалеченного отца, для которого она стала единственным счастьем в жизни. Бремя этой ответственности угнетало Изабель, давило на нее всей своей тяжестью. И все существо девушки взбунтовалось. Очень путано она пыталась объяснить Сэлу, какие муки испытывала, когда всепоглощающая скорбь наваливалась на нее, заставляла запираться в комнате и часами рыдать. Повышенная раздражительность — поставили диагноз доктора, когда она была совсем еще ребенком, и с тех пор не находилось у врачей другого слова для определения всевозможнейших страхов, депрессивного состояния, меланхолии, присущих подросткам. Со странной отрешенностью, как будто речь шла не о ней, Изабель показала Сэлу тонкие шрамы на запястьях, следы попыток самоубийства. И рассказала, что еще несколько раз пробовала покончить с собой на машине и с помощью барбитуратов. Ее часто посещало одно и то же видение. Будто бы она поет в огромном зале под гром аплодисментов и приветственные крики, ее забрасывают цветами. Неожиданно появляется из-за кулис мужчина в униформе инспектора манежа и высокой шляпе и уводит Изабель со сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153