панки, туристы, гуляющие. Но в эти выходные еврейские магазины, булочные, киоски были закрыты и заколочены досками, тротуары пусты, только запоздалые, принаряженные по-субботнему прохожие спешили домой из синагоги. Случилось нечто такое, что потрясло даже Лос-Анджелес, самый сумасшедший город в мире. Вечером на службе раввины призывали прихожан быстро сходить домой и сразу же вернуться в бейт-кнессет Бейт-кнессет – одно из наименований синагоги (дословно – дом собраний).

, провести там весь день. По еврейской общине носились грозные слухи: правые террористы хотят взорвать синагогу, иудейскую школу, убить раввина, устроить побоище, как в четверг в ресторане, – и кровопролитие намечено именно на сегодняшний день, Шаббат. Страх и гнев сплотили общину. Бросалось в глаза, что многие мужчины вооружены.
Лагерь Еврейского вооруженного сопротивления охраняли бойцы с автоматами М-16, угрюмо осматривавшие проходивших. Они позволили Голду и Заморе припарковаться, но затем молоденький хлипкий типчик с глазами фанатика преградил им путь.
– Он не похож на еврея, – заявил храбрый воин, тыча винтовкой в Замору.
– Это ж коп, ослеп, что ли?! – прорычал Голд. – И убери свое паршивое ружье, пока я его не запихал тебе в задницу.
Паренек отскочил, и Голд с Заморой вступили на территорию лагеря. Улицы казались непривычно широкими. Голд не сразу понял почему. Совсем нет машин. Наверное, велели убрать, чтоб спасти их от бомб террористов и чтоб негде было укрыться снайперам. Настоящий вооруженный лагерь. Улица Ферфакс готовилась к войне.
Командный центр ЕВС расположился через несколько кварталов от кафе Гершеля, на втором этаже кондитерской. Перед входом несколько бойцов продавали за карточным столиком всякую всячину, атрибутику, связанную с Сопротивлением: памфлеты, брошюры, майки, шарфы. Кто-то притащил чудовищного размера допотопный кассетник. Играла военная израильская музыка. Туда-сюда сновали парни с корреспонденцией. Черноволосые девушки в голубых теннисках предлагали мацу, сандвичи и жареную баранину на вертеле. Солдаты перешучивались с девушками. «Воображают себя героями, – подумал Голд, – героями из французского фильма. Надо же, после Холокоста – такое расистское представление! Сопляки!»
Голда узнавали, неодобрительно косились на него. Те, что понаглее, подошли ближе.
– Что ты забыл здесь, коллаборационист? – начал зеленый юнец лет двадцати. – Это наша территория.
Голд холодно улыбнулся.
– Не играй со мной в солдатики, сынок. Поранишься.
Юнец смутился. Голд посмотрел на окна второго этажа.
– Джерри Кан там?
Он двинулся к входу, юнец заградил дверь карабином. Голд вздохнул.
– Сынок, – устало сказал он, – тяжелый выдался день. Знаешь, столько придурков вертелось под ногами. Боюсь, нервы не выдержат, смотри не попадись под горячую руку... Отвали по-хорошему.
Юнец колебался, сконфуженный.
– Но ему наверх нельзя. Он гой.
– Он мой напарник, сынок.
Паренек решительно замотал головой.
– Ну уж нет. Его не пущу.
Голд повернулся к Заморе.
– Шон...
– Я подожду здесь, – сказал Замора, окинув настойчивого паренька недружелюбным взглядом. – Позови, если что не так. Мы мигом приведем в чувство этих мальчишек.
Голд поднялся по узкой лестнице в приемную, набитую участниками Сопротивления и сочувствующими. Шум был адский. Израильская кампания снимала документальный фильм. Люди с переносными камерами сновали в толпе, тыча микрофонами в доблестных бойцов ЕВС, стараясь не пропустить ни одной из их мужественных, чеканных фраз.
– Киношники, мать их, – пробурчал Голд.
В приемной стояла удушающая жара, хуже, чем на улице. Пахло мужским потом и оружейной смазкой. Несколько человек узнали Голда, но ни один не попытался заговорить с ним. Юнец провел его в противоположный конец комнаты.
– Обождите тут, – важно сказал он и скрылся.
Голд повернулся к находящимся в приемной. Разговоры смолкли, все уставились на него. Голд улыбнулся.
– Ну, как дела?
Никто не ответил, никто не улыбнулся в ответ.
Из-за двери высунулась голова юнца.
– Входите. Джерри примет вас.
В маленькой комнате было еще жарче.
Джерри Кан восседал за массивным белым столом в окружении флагов Израиля и США и плакатов с видами Израиля: Масада, Старый Иерусалим, Средиземноморское побережье. Рядом сидели женщина в русской шали, белокурый юноша и мужчина средних лет в мрачном черном костюме. На носу Джерри красовалась повязка.
– Вот уж не ожидал вас, дядюшка Айк!
Голд улыбнулся.
– Пустое болтаешь.
– Ты сломал мне нос. И чуть не сломал руку.
– Ну, ты дешево отделался.
Кан раздраженно глянул на него.
– Хорошо, чего тебе?
– Пожалуй, стакан чая.
– Чего?
– Стакан чая. Попьем чайку. По-русски, вприкуску.
– Что ты несешь?
– А потом составим план атаки на английскую тюрьму. Кстати, где Ньюмэн?
– Ньюмэн?
– Ну да, Пол Ньюмэн. Я узнал декорации Исхода. Ведь у вас тут съемки, верно?
Он по-хозяйски расхаживал по комнате, не обращая внимания на сердитые взгляды.
– Эти ваши шмакодявки бегают тут, задрав носы, как маленькие Моше Даяны. Придумали, тоже мне. Спектакль для субботнего утренника.
Враждебное молчание.
– А как распределите роли? «Эй, Сол, пришли-ка несколько типичных семитских физиономий в солдатской форме, да присматривай за новичками. Мы тут затеваем одно дельце, и нам пригодятся доверчивые молокососы». Вот что здесь происходит.
Джерри криво усмехнулся.
– Ты явился сюда, как пророк Даниил в ров ко львам. Ты здесь нежеланный гость, никому не нужен и, несмотря на это, заявился и поносишь нас. Я на твоем месте был бы осторожней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175