и сама вина кастулонцев была меньше, и добровольная их сдача смягчила гнев победителей.
Сципион вернулся в Новый Карфаген, чтобы исполнить обеты богам и присутствовать на гладиаторских состязаниях, которые он приготовил в честь павших шесть лет назад отца и дяди. Обычно на арене цирка сходятся выученные в особых школах рабы или же люди хотя и свободные, но торгующие своею кровью и жизнью. На этих играх все бились добровольно и без всякого вознаграждения. Одних бойцов прислали испанские вожди и царьки – чтобы похвастаться перед римлянами мужеством и доблестью своего племени, другие вызвались сами – чтобы доставить приятное Сципиону, третьих дух состязания и соперничества побуждал бросать вызов знакомым и незнакомым или с готовностью его принимать. А нашлись и такие, что были связаны давнею и упорною враждой и не могли или же не хотели решить свой спор иначе, чем в поединке. В их числе на арену вышли двоюродные братья Корбис и Орсуа: оба притязали на главенство в своем городе. Корбис был старше годами, но его отец умер давно, и правление перенял отец Орсуи, который тоже скончался, завещав власть своему сыну. Сципион уговаривал братьев обратиться к третейскому суду, пытался утишить и умерить их взаимное озлобление, но оба в один голос заявили, что из всех бессмертных и смертных они выбирают в судьи только Марса, бога брани, и лишь его решению подчинятся.
Корбис полагался на свою опытность, Орсуа – на свою молодость, и оба предпочитали умереть в бою, чем смириться и подчиниться. Неисцелимые безумцы, они доставили римлянам замечательное зрелище и не менее замечательное свидетельство, какая великая беда для людей – жажда власти. Старший умением и хитростью легко одолел грубую силу младшего.

«Помните о нашей свободе!»

Тем временем Луций Марций, легат Сципиона, перешел реку Бетис и занял без боя два богатых города, которые всегда принадлежали карфагенянам, и потому ни обвинение в измене, ни кара за нее им не грозили. В таком же точно положении находился и город Астапа, но его обитатели питали ничем не объяснимую, бессмысленную и лютую ненависть к Риму. Не было у них мощных укреплений, на которые они могли бы рассчитывать в случае осады, не было надежды и на природу самой местности – город стоял на открытой отовсюду равнине, – и, однако же, повинуясь врожденной склонности и страсти к разбою, они делали набеги на земли союзников римского народа, нападали на одиночных воинов, обозных служителей, купцов. А однажды они разграбили целый торговый караван, который проходил через их владения, и при этом перебили всех торговцев и всю охрану.
Когда Марций приблизился к Астапе, испанцы задумали гнусное преступление против себя самих и своих близких. Они сносят на площадь все ценное, что было у них в домах и в храмах богов, поверх этой груды сажают жен и детей, а вокруг наваливают дрова и хворост. Затем правитель города отбирает пятьдесят молодых воинов и дает им такой наказ:
– Пока исход борьбы остается неясным, вы будете караулить наше добро и тех, кто для нас дороже всякого добра. Но когда римляне появятся в воротах, знайте: все, кто сейчас уходит в бой, уже мертвы. Мы молим вас и заклинаем всеми богами – помните о нашей свободе, которой сегодня будет положен предел либо честною смертью, либо позорным рабством, и пусть враг не найдет в Астапе ничего, на чем он смог бы выместить свою ярость! То, что обречено гибели, пусть лучше погибнет от дружеской руки, чем достанется на поругание врагу! Если же трусость, или жалость, или надежда возьмут в ваших сердцах верх над долгом и верностью, да не будет вам покоя ни на земле, ни в преисподней!
Договорив, правитель распорядился отворить настежь городские ворота, и испанцы хлынули наружу. Какою неожиданностью оказалась для неприятеля их вылазка, видно из того, что даже караульных постов перед своим лагерем римляне не позаботились выставить. Марций поспешно высылает навстречу противникам легкую пехоту и две либо три турмы конницы. Первыми, как и следовало ожидать, вступили в бой конники и сразу же были отброшены и поскакали назад, сея смятение среди пехотинцев. Спасли дело лишь легионеры, которые мгновенно построились в боевую линию и преградили путь врагу. Впрочем, и легионеров поначалу едва не смяли помешавшиеся от злобы испанцы, которые грудью рвались на обнаженные мечи. Все же римские ветераны выдержали первый, отчаянный натиск и, положив передних, остановили тех, кто напирал следом. Потом они сами перешли в атаку, но, убедившись, что враги стоят насмерть, растянули строй по флангам, окружили испанцев и всех до последнего изрубили.
Эта бойня ужасна, но она произошла хотя бы в согласии с законом и обычаем войны. Куда страшнее другая бойня, учиненная в самом городе. Пятьдесят караульных набрасываются на беззащитных женщин и детей, тела, еще живые, еще дышащие, ложатся на костер, и реки крови заливают и гасят чуть вспыхнувшее пламя. Наконец, завершив свой горестный труд, палачи – палачи поневоле! – сами бросаются в огонь, так и не выпустив оружия из рук. А вот и римляне. На миг они замирают у костра в изумлении и отвращении, но в дыму блещет золото и серебро, неудержимо притягивая к себе алчные человеческие глаза и пальцы, и, завороженные этим блеском, римляне подступают ближе, и многие сгорают и задыхаются от жара, потому что сзади сплошной стеною ломит толпа и не дает сделать ни шагу назад.
Так погибла Астапа от меча и огня, не порадовав победителей ни крупицею добычи.

Солдатский мятеж.

В это время или немного позже Сципион захворал. Он хворал тяжело, а по слухам, был уже безнадежен, и его болезнь взбудоражила всю Испанию, в особенности отдаленные ее пределы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111