Морис держал минимум слуг, да и те выглядели грубыми обманщиками, ленивыми на работу и извлекающими выгоду из рассеянности хозяина. Хотя она послала Морису предупреждение, что собирается приехать в Лондон, ее не ждали. Один из слуг ответил на расспросы, что Морис получил послание, но засунул его в рукав, чтобы прочитать позднее.– И там, я полагаю, оно лежит до сих пор, – мрачно заметила Аннунсиата, – если только он не выронил его где-нибудь на улице и не заметил этого. Сам-то он где?– Он ушел к господину Генделю, мадам... Ваша светлость, – ответил слуга. – Я не знаю, когда он вернется. Иногда он пропадает там днями.– А где дети? – поинтересовалась Аннунсиата.– Наверху, моя госпожа.– Пришли их ко мне. И мне нужен мальчик для посылки к господину Генделю. Я также желаю что-нибудь поесть, и мне нужна горячая вода для умывания.– Что-нибудь поесть, ваша светлость? – с сомнением в голосе проговорил слуга. – Не думаю, что в доме найдется что-нибудь съестное.– Тогда пошли за свежим хлебом, сыром и холодным мясом. Еще каких-нибудь фруктов, но самых лучших. И шоколад – впрочем, нет, забудь о шоколаде. За ним я пошлю своего человека. Отправляйся за едой немедленно. И пришли ко мне моего слугу Даниэля.Когда Даниэль явился, она сказала ему:– Сходи в магазин «Какао-шоколад». Ты знаешь, где он?– Да, моя госпожа.– Принеси мне кварту лучшего шоколада и какие-нибудь свежие газеты. Поторопись и туда, и обратно, но в самом магазине можешь побродить, сколько хочешь. Побеседуй с хозяином или продавцами, кто больше расположен поболтать. Не говори, кто ты или на кого работаешь, но разузнай, как можно больше. Ты понял?– Да, моя госпожа, – ответил Даниэль, и Аннунсиата молча благословила его.Приятно иметь дело со своими, хорошо обученными, умными слугами после стычки с бездельниками Мориса.– Хорошо. Вот восемнадцать пенсов. Этого должно вполне хватить.Ожидая возвращения Даниэля, Аннунсиата с удовольствием беседовала со своими внучками. Не заметно было, чтобы девочки значительно продвинулись в английском, и Аннунсиата постоянно возвращалась к итальянскому, чтобы ее лучше поняли. Алессандре минуло шестнадцать, она была темноволосая, с оливковой кожей и довольно невыразительными чертами, но с приятной улыбкой и ровными зубами. Джулии было почти тринадцать и она превращалась в прелестную девушку с такими же темными волосами и глазами, как у ее единокровной сестры, но с белой кожей и нежными чертами. Она была живее Алессандры, которая боготворила свою младшую сестру и заботилась о ней нежно и с обожанием. Обе девочки вначале очень робели перед графиней, но когда она стала пользоваться их родным языком, они постепенно оттаяли и стали вести разговор более свободно. Она узнала, что их обучали в частной католической школе для девочек, хозяином которой был бывший иезуитский священник. Все уроки проводились на французском, что объясняло их плохой английский. Это также могло объяснить их медленное развитие, поскольку Аннунсиата не увидела, чтобы кто-нибудь из них научился в школе чему-нибудь, кроме вышивки и пения.Упоминание о пении совершенно естественно привело их к тому, что поглощало и восхищало их больше всего – к присутствию в Лондоне Дианы ди Франческини, чье имя – Божественная Диана, – становилось известным всему Лондону. Она спела в Опере перед самим герцогом Ганноверским, сообщили они Аннунсиате, и он принял ее при дворе с большой любезностью. Аннунсиата слушала с интересом, отчасти из-за их очевидной влюбленности в молодую женщину, которой они служили как добровольные рабыни все свое детство, отчасти из-за их осторожного способа, которому либо Морис, либо учитель-иезуит научил их высказываться о курфюрсте, показывая свое уважение, но не называя его королем.– Папа пишет песни для Дианы, – с гордостью рассказывала Алессандра под конец длинного описания платья Божественной Дианы, которое она надела на концерт перед курфюрстом, – и она должна петь их при дворе для принцессы Каролины. Папа говорит, что я могу пойти, а Джулия еще слишком молода.Она с сожалением посмотрела на свою младшую сестру.– Мне хотелось, чтобы ты пошла, Джулия. В самом деле. Ты красивее, чем я.– У меня все еще впереди, – весело отвечала Джулия. – Может быть, при дворе в тебя влюбится какой-нибудь прекрасный лорд и сделает тебе предложение.Вскоре Аннунсиата устала от их болтовни и отослала их назад. Ей о многом следовало подумать. На следующий день ей предстояло увидеть курфюрста и просить его о прощении для Карелли. Она не рассчитывала на человеческое милосердие, но надеялась, что сможет возбудить в нем чувство справедливости. * * * Курфюрст мало изменился с того времени, когда Аннунсиата видела его последний раз. Она помнила, как она впервые встретилась с Георгом-Луисом в Виндзоре, когда, будучи еще молодым, он приехал, чтобы увидеть принцессу Анну, его возможную невесту. Тогда он не занимал ее мысли, невысокий коренастый мужчина с красным пухлым лицом, светлыми, с каким-то розоватым оттенком волосами, тупыми рыбьими глазами и широким лягушачьим ртом. Пухлое лицо теперь стало жирным, глаза более тупыми, чем прежде, широкий, до ушей рот выглядел еще шире. Он носил каштановый парик, от которого его щеки казались краснее, и коричневый бархатный мундир поверх желтого жилета, а штаны привели Аннунсиату в ужас.Они осторожно рассматривали друг друга. Георга-Луиса не могла не заботить мысль, почему она была здесь. Он разглядывал ее сверху донизу, будто оценивая ее туалет, но не показывал, что он думает о нем. Платье Аннунсиаты было сшито из темно-синего, как ночное небо атласа, одетое поверх вышитых нижних юбок более светлого тона, с серебряными кружевами на лифе и рукавах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134