Играл молодой мужчина здорово, выводя на бесхитростном инструменте одну за другой излюбленные на Кавказе мелодии. Толпа слушателей постепенно разрасталась, попутно уделяя внимание и довольным продавцам.
— Ай, молодец! — цокнул языком ингуш лет семидесяти, когда стихла очередная мелодия. — Сынок, сыграй пожалуйста «Марш Бисирхоевых». Очень нам в селе нравится эта песня!
Но «сынок» смотрел куда-то в сторону, словно не к нему только что обратился почтенный человек.
— Он что же, не знает этого марша? Или, может быть, наших горских законов не уважает? — гневно оглядываясь по сторонам, начал вскипать старый ингуш. — Он почему мне не отвечает и сидит будто я со скалой разговариваю?!
— Он плохо слышит, уважаемый, а говорить совсем не может, — поспешил растолковать странное поведение молодого знакомца какой-то низенький старичок в чалме и с горечью добавил: — Сейчас я попробую объяснить вашу просьбу, но не знаю, поймет ли…
Ингуш сразу отмяк, лицо его переменилось, приняв выражение искреннего сострадания и сожаления. А дедок в табачном халате наклонившись к самому уху исполнителя, принялся что-то нашептывать, отчаянно жестикулируя при этом смуглыми руками. Тот понятливо и с готовностью закивал, тронул струны, и скоро два десятка жителей Ольгети наслаждались обожаемым мотивом, покуда не утих последний его аккорд. А громче всех рукоплескал и хвалил дивную игру семидесятилетний ингуш…
— «Молитву Шамиля»! — выкрикнул из толпы моложавый кавказец в кожаной кепке, и толпа загудела, одобряя выбор.
И опять старичок чудно общался с немым исполнителем, прежде чем зазвучала «Молитва»…
Это известное и довольно сложное произведение, созданное по сюжету предания об имаме Шамиле, состояло из двух частей. Первая была грустной и торжественной, вторую отличал зажигательный ритм танцевального характера. Передать доподлинно весь колорит и насыщенную звуковую гамму на одном дечиг-пондаре было почти невозможно, и все-таки музыканту это удалось — к финалу в стихийно образовавшемся круге несколько горцев неистово отплясывало под музыку какой-то национальный танец.
— Держи, дорогой. И вы отец угощайтесь, — глава семейства лично вручил после исполнения «Молитвы» Яровому и Чикейнову по две порции шашлыка, по круглому лавашу с зеленью и по пиале с соусом. — Ешьте на здоровье! Мало будет — еще дадим. Сколько захотите, столько и дадим!
Кто-то хотел угостить их двумя стаканчиками вина, да торговцы спиртным опередили, преподнеся аж две бутылки…
Устроив небольшой перерыв и закусывая, мнимый глухонемой внимательно прислушивался к галдящему скопищу людей. Толпа не расходилась — все ждали продолжения великолепной игры, а пока же терпеливые кавказцы снова наведывались к продавцам и сообща наслаждались вкусом вина под хорошо прожаренное мясо.
Их языка Константин не понимал, но о сути разговоров частично догадывался по темпераменту и громкости общения, по выражению лиц. К тому же и невзрачная фигурка улема периодически куда-то исчезала, и после спецназовец краем глаза подмечал ее то в одном, то в другом конце вытянутого ответвления от основного ярмарочного пустыря. Когда тот возвращался, одаривал его немым вопросом, а богослов отвечал виноватою миной на морщинистом лице, да неопределенно пожимал плечами. Так продолжалось с четверть часа, покуда не было покончено с дармовым шашлыком и пышным хлебом.
Офицер «Шторма» вспомнил о сигаретах, оставленных в ранце, тряхнул головой и снова пристроил на коленях инструмент. Но едва рука его легла на изящный гриф, как слух уловил нечто знакомое. Он замер, отведя взгляд куда-то в сторону гор…
Так и есть, кто-то в гудящей людской массе говорил на чистом чеченском — пару слов Костя без труда распознал.
Поднеся дечиг к самому уху верхнею декой, он сделал вид, будто кропотливо занят настройкой, сам же поглощал каждый звук, исходящий от молодого парня в кожаной кепке, двадцатью минутами ранее крикнувшего из толпы: «Молитву Шамиля!»
Не смотря на молодость, парень носил бородку; одет был прилично и стоял в окружении трех мужчин, выглядевших намного старше. Однако именно он чувствовал себя центром компании, ее лидером; именно его словам и фразам, уважительно помалкивая, внимали мужчины. Рассказывал молодой человек явно не о базаре, не о торговле и сделках. Кажется, его ничуть не волновало царившее вокруг обилие, не занимали цены; весь вид молодца выражал презренье к шумной толчее, подчеркивая этакую случайность появления на базарной площади. Да и в темных колючих глазках поблескивал азарт иного рода.
Музыкант обеспокоено огляделся, ища улема, и когда тот объявился, завершив очередной неудачный рейд, тихо шепнул, указав взглядом направление:
— Идите к тем четырем мужчинам. Послушайте чеченца в кепке. И будьте при этом осторожны.
Чиркейнов послушно повернулся, сделался до предела сосредоточенным и зашаркал по утоптанному снегу своими утепленными козловыми сапожками с немного задранными кверху узкими носами. Майор же выждал несколько минут, боясь игрой на инструменте спутать важный разговор четверки, но дальше оттягивать антракт не стал — мясо, зелень и соус с лавашем были съедены, а каждая из струн дечига многократно настроена. И «немой» снова заиграл, моментально собрав, сплотив вокруг себя кольцо благодарных слушателей…
Играл он минут двадцать, а Ризван Халифович все не возвращался. Бегая пальцами по грифу и щурясь от яркого солнца, Яровой высматривал деда сквозь плотные ряды мусульман, да цепкий взгляд нигде не выхватывал знакомого халата табачного сукна, равно как не находил и чеченца с друзьями…
* * *
Улем несколько раз прошелся в непосредственной близости от четверки чеченцев, внезапно решивших сменить место беседы — из центра людского скопища, они перекочевали к самому краю аппендикса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88