Это твое дерьмо, а не мое.
– К черту! – Люсьен взмахнул деревянной ложкой. – Дядя Марка – старый полицейский, вот и все! Мы не станем толковать об этом всю ночь напролет.
– А ты откуда знаешь? – спросил Марк, разом повернувшись к Люсьену.
– Так… Мелкие наблюдения во время ремонта чердака.
– Здесь решительно все суют нос не в свои дела, – сказал Вандузлер.
– Нельзя быть историком, если не умеешь совать нос в чужие дела, – пожал плечами Люсьен.
Марк пришел в отчаяние. Еще один чертов нервный срыв. София оставалась внимательной и спокойной, как и Матиас. Они выжидали.
– Хорошая история Нового времени, – выговорил Марк, выделяя каждое слово. – Что еще ты откопал?
– Пустяки. Что твой крестный работал в отделе по борьбе с наркотиками, в бригаде азартных игр…
– …и семнадцать лет был комиссаром Уголовной полиции, – подхватил Вандузлер ровным голосом. – Что меня оттуда турнули, выкинули. Выкинули без медали после двадцати восьми лет службы. Словом, стыд-позор и общественное порицание.
Люсьен кивнул.
– Хорошо сказано, – сказал он.
– Великолепно, – процедил Марк сквозь зубы, не сводя глаз с Люсьена. – А почему ты ничего не говорил?
– Потому что мне плевать, – сказал Люсьен.
– Отлично, – сказал Марк. – Тебя, дядюшка, никто не просил спускаться и подслушивать, а тебя, Люсьен, никто не просил лезть не в свое дело и распускать язык. Разве это не могло подождать?
– Как раз нет, – возразил Вандузлер. – Госпоже Симеонидис нужна ваша помощь в деликатном деле, и лучше ей знать, что на чердаке сидит старый полицейский. Она может забрать свою жалобу или дать делу ход. Так будет справедливо.
Марк с вызовом взглянул на Матиаса и Люсьена.
– Отлично, – повторил он, повысив тон. – Ар-ман Вандузлер – старый, прогнивший бывший полицейский. Но все еще полицейский и все еще прогнивший, будьте в этом уверены, который привык брать свое и от правосудия, и от жизни. Даже если за это приходится расплачиваться.
– Обычно приходится, – подтвердил Вандузлер.
– И это еще не все, – продолжал Марк. – Теперь думайте о нем, что хотите. Но предупреждаю – он мой крестный и дядя. Брат моей матери, так что говорить тут не о чем. Не о чем. Если не хотите оставаться в лачуге…
– В Гнилой лачуге, – уточнила София Симеонидис. – Так ее называют в округе.
– Ну да… в Гнилой лачуге, из-за того что крестный занимался своим ремеслом, можете выметаться. Мы со стариком выкрутимся.
– Чего это он так разнервничался? – спросил Матиас, глядя по-прежнему безмятежными синими глазами.
– Не знаю, – сказал Люсьен, пожав плечами. – Он вообще нервный тип с богатым воображением. Там у них в Средневековье все такие. Моя двоюродная бабушка вкалывала на бойнях в Монтре, но я же не поднимаю из-за этого шум.
Марк опустил голову и скрестил руки на груди, внезапно успокоившись. Бросил быстрый взгляд на певицу с Западного фронта. Что она решит теперь, когда в доме, то есть в Гнилой лачуге, оказался старый полицейский в отставке?
София угадала ход его мыслей.
– Меня его присутствие не смущает, – сказала она.
– Ничто не внушает такого доверия, как продажный полицейский, – сказал старина Вандузлер. – Он умеет слушать, вынюхивать и вынужден держать рот на замке. Своего рода совершенство.
– Крестный был пусть и сомнительным, – добавил Марк, снизив тон, – но великим полицейским. Он может пригодиться.
– Не беспокойся, – сказал ему Вандузлер, переводя взгляд на Софию. – Госпожа Симеонидис будет судить сама. Если, конечно, понадобится. Да и эти трое, – добавил он, указывая на молодых людей, – совсем не дураки. Они тоже могут пригодиться.
– Я и не говорила, что они дураки, – возразила София.
– Просто хочу уточнить, – пояснил Вандузлер. – Я неплохо знаю Марка, моего племянника. Он приехал ко мне в Париж, когда ему было двенадцать… иными словами, уже почти сложившимся человеком. Уже тогда он был сумбурным, упрямым, восторженным, неуравновешенным, но и слишком умным, чтобы жить смирно. Я мало что мог для него сделать, разве что внушить ему кое-какие здравые принципы относительно неизбежной доли беспутства, которому следует предаваться неукоснительно. Хватка у него была. Двух других я знаю лишь неделю и пока не могу сказать о них ничего плохого. Занятное сочетание, каждый занят своим великим делом. Забавно. Как бы то ни было, я впервые слышу о таком случае, как ваш. Вы и так слишком долго медлили с этим деревом.
– Что я могла сделать? – сказала София. – Полиция подняла бы меня на смех.
– Без всякого сомнения, – подтвердил Вандузлер.
– И мне не хотелось беспокоить мужа.
– Вы само благоразумие.
– Вот я и ждала… пока получше их узнаю. Вот их.
– Как мы поступим? – спросил Марк. – Чтобы не беспокоить вашего мужа?
– Я думаю, – сказала София, – вы можете представиться муниципальными рабочими. Проверка старых электрокабелей или что-нибудь этакое. Да что угодно, для чего нужно выкопать небольшую траншею. Траншею, которая, конечно, пройдет и под деревом. Я снабжу вас дополнительными средствами, чтобы вы купили себе рабочую одежду, взяли напрокат грузовичок и инструменты.
– Хорошо, – сказал Марк.
– Годится, – согласился Матиас.
– Коль скоро речь зашла о рытье окопов, – добавил Люсьен, – я готов. В коллеже скажусь больным. На такую работу уйдет добрых два дня.
– Не побоитесь проследить за реакцией мужа, когда они явятся рыть траншею? – спросил Вандузлер.
– Попытаюсь, – пообещала София.
– Он знает их в лицо?
– Уверена, что нет. Они его интересуют меньше всего на свете.
– Тем лучше, – сказал Марк. – Сегодня четверг. Чтобы отработать все детали, нужно время… В понедельник утром мы позвоним в вашу дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70