Например, трупом на улице Миромениль и поножовщиной на Алезиа. Еще есть массовое отравление в доме престарелых в Отее. По всем этим делам мы сильно опаздываем.
– Мне кажется, Жюстен прав, – сказал Мордан осторожно. – Мне кажется, комиссар, мы идем по ложному следу. В сущности, мы изначально отталкивались от кота, замученного мальчишками.
– От вырезанной у кота половой косточки, – возразил Керноркян.
– В третью девственницу я не верю, – сказал Мордан.
– Я и в первую не верю, – мрачно отозвался Жюстен.
– Ну ты даешь, – сказал Ламар. – Элизабет же умерла.
– Я имею в виду Деву Марию.
– Я пошел, – сказал Адамберг, натягивая пиджак. – Но ведь где-то эта третья дева существует, пьет себе кофе, и я не дам ей умереть.
– Какой еще кофе? – спросил Эсталер, но Адамберг уже вышел из зала.
– Никакой, – сказал Мордан. – Это значит просто, что она живет себе и горя не знает.

XXXVIII

Франсина терпеть не могла всякое старье, с ним одна грязь и все не слава богу. Она хорошо себя чувствовала только в стерильном пространстве аптеки, где можно было бесконечно убирать, мыть и наводить порядок. А вот в старый отцовский дом она возвращаться не любила, там было грязно и все не слава богу. При жизни Оноре Бидо ни за что не позволил бы ей что-либо менять, но теперь-то ему все равно. Вот уже два года Франсина обдумывала возможность переезда на новую, городскую квартиру, подальше от старой фермы. Она все оставит тут – кувшины, покорежившиеся кастрюли, высокие шкафы, – решительно все.

В двадцать тридцать час пробил. Она помыла посуду, завязала двойным узлом мешок с мусором и вынесла его за порог. Мусор привлекает разных мерзких тварей, лучше не оставлять его дома на ночь. Она проверила кухню, по привычке опасаясь, что заметит там мышь или насекомое, что-нибудь ползающее или летающее, паука, личинку, соню… дом буквально кишел этими существами, они внезапно появлялись и так же внезапно исчезали, и Франсина даже не надеялась от них избавиться, учитывая, что вокруг простирались поля, вверху находился чердак, а внизу – погреб. Ее спальня была единственным бункером, где она могла передохнуть от вторжения всякой дряни. Долгие месяцы она потратила на то, чтобы заложить камин, замазать цементом все трещины на стенах и щели под окнами и дверями. Кровать она поставила на кирпичи, чтобы оторвать ее от пола. Лучше было не проветривать, чем дать возможность невесть кому проникнуть в комнату, пока она спит. Но вот с жучками-точильщиками она справиться не смогла, и они вгрызались всю ночь в старые деревянные балки. По вечерам Франсина брезгливо рассматривала крохотные дырочки над кроватью, опасаясь, что оттуда высунется гадкая головка. Она понятия не имела, на что похожи эти пакостные точильщики – на червяка, сороконожку, уховертку? По утрам она с отвращением смахивала с одеяла древесную пыль.

Франсина налила горячего кофе в большую кружку, бросила кусочек сахара и добавила две крышечки рома. Чистая радость. Сейчас, захватив бутылочку рома, она унесет кружку к себе в спальню и посмотрит два фильма подряд. Коллекция из восьмисот двенадцати рассортированных по жанрам видеокассет с наклеенными этикетками хранилась в комнате отца – рано или поздно сырость покончит и с ними. Она решилась переехать в тот день, когда, через пять месяцев после его смерти, к ней зашел специалист по деревянным конструкциям. В стропилах он нашел семь отверстий, проделанных жуком-дровосеком. Семь. Огромные, нереальные дыры, размером с мизинец. «Если прислушаться, услышишь, как жуки вгрызаются в древесину», – усмехнувшись, сказал специалист.
«Надо бы обработать», – заключил он. Но увидев брешь, проделанную дровосеком, Франсина приняла окончательное решение. Пора отсюда уезжать. Иногда она с содроганием пыталась представить, на что похож жук-дровосек. На большого червяка? На навозника с жалящим хоботком?

В час ночи Франсина проверила дырочки точильщиков, убедившись благодаря своим зарубкам, что они не слишком распространились по балке, и погасила свет в надежде, что не услышит пыхтения ежа за окном. Не любила она подобные звуки, ей казалось, что это человек сопит в ночи. Она легла на живот и забралась с головой под одеяло, оставив лишь маленькую щелочку для носа. «Тебе уже тридцать пять, Франсина, а ведешь ты себя как сущий ребенок», – сказал ей кюре. Ну и что? Через два месяца она распростится и с домом, и с кюре. На лето она тут не останется. Летом было еще хуже: жирные ночные бабочки – и как, черт возьми, они сюда проникают? – бились своими мерзкими тельцами об абажур. А еще шершни, мухи, слепни, детеныши грызунов и личинки клещей. Говорят, личинки просверливают в коже дырочки и откладывают там яйца.
Чтобы заснуть, Франсина принялась считать дни, оставшиеся до 1 июня – на этот день был назначен переезд. Сколько раз ей говорили, что она зря променяла огромную ферму XVIII века на квартирку из двух комнат с балконом в Эвре. Но Франсина считала, что это самая удачная сделка в ее жизни. Через два месяца она будет в полной безопасности, расставит восемьсот двенадцать кассет в чистенькой беленькой квартирке, в шестидесяти метрах от аптеки. Сядет перед телевизором на новый синий пуф, положенный на новый, с иголочки, линолеум, нальет себе кофе с ромом, и ни один точильщик не нарушит ее покой. Всего-то пару месяцев потерпеть. Кровать она отодвинет от стены, поставит на возвышение и приобретет лакированную лесенку, чтобы на нее взбираться. У нее будут чистейшие простыни пастельных тонов, и ни одна муха не посмеет на них гадить. Пусть она ребенок, но в кои-то веки ей будет хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100