Характер интересный, если только удается его вынести. Некоторые не выносят.
– Вы, например? У вас проблемы с беарнцами?
– Само собой. Подумайте сами, лейтенант.
Новичок чуть отступил, как зверь, пытающийся изучить противника.
– Вейренк де Бильк – малоизвестный сорт вина, – заметил он.
– Никому не известный.
– Разве что нескольким виноделам и жителям долины Оссо.
– И?
– И жителям соседней долины.
– А именно?
– Долины Гава.
– Видите, как все просто. Вы что, разучились узнавать пиренеица, столкнувшись с ним лицом к лицу?
– Тут темновато.
– Не переживайте.
– Не больно-то и хотелось.
– Как вы думаете, что случится, если уроженец долины Оссо будет работать под одной крышей с уроженцем долины Гава?
Они задумались, разом уставившись в стену напротив.
– Иногда, – сказал Адамберг, – найти общий язык со своим соседом труднее, чем со своим чужаком.
– В свое время между долинами было не все гладко, – подтвердил Новичок, не сводя взгляда со стены.
– Да. За клочок земли готовы были глотку порвать.
– За травинку.
– Да.
Новичок встал и сделал круг по лестничной площадке, засунув руки в карманы. Тема закрыта, заключил про себя Адамберг. Вернемся к ней позже и по возможности иначе. Он тоже поднялся.
– Заприте чулан и отправляйтесь в Контору. Лейтенант Ретанкур ждет вас, чтобы ехать на Порт-де-Клиньянкур.
Адамберг махнул ему рукой на прощанье и спустился на пролет ниже в дурном расположении духа. Настолько дурном, что забыл блокнот с рисунками на верхней ступеньке, придется подниматься обратно. На площадке седьмого этажа он услышал прорывающийся сквозь сумерки изысканный голос Вейренка:
– Вернитесь, господин! Едва я сделал шаг,
Как тут же проклят был, и не могу понять я:
Мне ваша доброта сулила столько благ –
Чем вызвал мой приход подобные проклятья?
Пораженный Адамберг бесшумно преодолел последние ступеньки.

– В чем злодеяние? В том, чтобы встретить день
В долине, подле вас? Неужто вам обидно,
Что нам на небесах одно и то же видно?

Вейренк стоял, прислонившись к косяку чулана, опустив голову, и рыжие слезы блестели у него в волосах.
– …Что дали боги мне, точь-в-точь как дали вам,
По тем же тропам пробираться и холмам?
Его новый помощник скрестил на груди руки и сам себе улыбнулся.
– Ясненько, – протянул комиссар.
Лейтенант удивленно поднял голову.
– Об этом тоже сказано в моем деле, – словно извиняясь, проговорил он.
– С чего это вдруг?
Вейренк, смутившись, запустил пальцы в свою шевелюру:
– В Бордо комиссар от этого на стенку лез. В Тарбе тоже. И в Невере.
– Вы что, не можете сдержаться?
– Увы, я не могу, и это – безусловно.
Кровь прародителя взывает: се – греховно.
– Как вам это удается? Наяву? Во сне? Под гипнозом?
– Это у нас семейное, – сказал Вейренк сухо. – Ничего не поделаешь.
– Ну, если семейное, тогда ладно.
Вейренк вздернул губу и беспомощно развел руками.
– Предлагаю вместе со мной поехать в Контору. Чулан вам не идет на пользу.
– И то правда, – согласился Вейренк, и в животе у него что-то сжалось при мысли о Камилле.
– Вы знакомы с Ретанкур? Она отвечает за ваше обучение.
– Какие новости на Клиньянкуре?
– Новости будут, если мы найдем камешек, закатившийся под стол. Ретанкур вам наверняка все расскажет, она не в восторге от этого задания.
– Почему вы не хотите передать дело в Наркотдел? – зажав книжки под мышкой, спросил Вейренк, когда они спускались.
Адамберг опустил голову, не отвечая.
– Не хотите говорить? – настаивал лейтенант.
– Почему же. Просто не знаю, как.
Вейренк подождал, держась за перила. Он слишком много слышал об Адамберге, чтобы не считаться с его причудами.
– Это наши покойники, – произнес наконец комиссар. – Они попались в силки, в паутину, в ловушку. В тень, если хотите, и запутались в ее складках.
Беспокойный взгляд Адамберга уперся в какую-то точку на стене, словно там он мог отыскать недостающие слова и облечь в них мысли. Потом он бросил эту затею, и они спустились. В подъезде Адамберг снова остановился.
– Прежде чем мы выйдем на улицу и станем коллегами, – сказал он, – скажите мне, откуда у вас такие волосы.
– Я не уверен, что моя история вас устроит.
– Меня мало что может не устроить, лейтенант. Или задеть. Но я могу возмутиться.
– Мне говорили.
– Это правда.
– В детстве на меня напали мальчишки. В винограднике. Мне было восемь лет, им – по тринадцать-пятнадцать. Банда из пяти гадов. Они не могли нас простить.
– Нас?
– Виноградник принадлежал отцу, его вино пользовалось успехом, возникла конкуренция. Они придавили меня к земле и раскромсали голову железяками. Потом прокололи желудок осколком стекла.
Адамберг застыл, вцепившись пальцами в круглую ручку двери.
– Продолжать? – спросил Вейренк.
Комиссар кивнул.
– Они ушли, а я валялся на земле с распоротым животом и четырнадцатью ранами на голове. На шрамах потом отросли волосы, только рыжие. Неизвестно почему. На долгую память.
Адамберг постоял немного, уставившись в пол, потом поднял глаза на лейтенанта:
– Что меня должно было не устроить в вашей истории?
Новичок поджал губы, и Адамберг посмотрел ему прямо в темные зрачки, и ничто не могло заставить его отвести взгляд. Да, глаза у него печальные, но не всегда и не со всеми. Оба горца уставились друг на друга, словно бараны перед схваткой. Лейтенант, скупо махнув рукой в знак поражения, отвернулся первым.
– Заканчивайте свою историю, Вейренк.
– Это так необходимо?
– Думаю, да.
– Зачем?
– Затем, что заканчивать истории – это наша работа. Если вы их только начинаете, возвращайтесь в школу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100