Но они знали лед главным образом с борта судна. Правда, они ходили по льдам, даже жили на них, но выбирать с воздуха пловучий аэродром им еще не приходилось.
Когда самолет находился в десяти-пятнадцати метрах от поверхности Ледовитого океана, со всех сторон появились угрожающие громадные глыбы наторошенных льдов. С высоты они казались невинными складками, своего рода «морщинами» на древнем лице Северного полюса, а сейчас стало понятно: при столкновении с этими ледяными массивами самолет превратится в щепки.
Мне кажется, что не только я, но и мои спутники – отважные люди – испытывали в эти минуты смешанное ощущение радости и страха. Страх потому, что возможно столкновение с ледяными глыбами, а радость – от сознания, что мы достигли цели, что лед здесь достаточно прочный, крепкий и в состоянии выдержать любую нагрузку…
Через несколько минут мы уже ходили по ледяному полю. Ходили на Северном полюсе!
С именем Сталина мы вступили на «вершину мира». С его именем начали закладку дрейфующей станции для четырех товарищей, которым предстоит провести здесь остаток длинного полярного дня и суровую полярную ночь. Казалось бы, всего только один день и одна ночь, но как они длятся!
Папанин, Ширшов, Кренкель и Федоров энергично и горячо принялись за организацию своей научной станции. Большая часть оборудования для нее и продовольственные запасы находятся на остальных трех самолетах – Молокова, Алексеева и Мазурука.
Скоро мы оставим здесь, на пловучей льдине, четырех товарищей. Но они не будут одни: с ними вся страна. Она согреет их своей любовью в холодную полярную ночь. С ними будет великий Сталин, который своей заботой о человеке воодушевляет на борьбу с любыми трудностями.
Вскоре после посадки на льдине появились первые палатки. Установили радиомачты, натянули антенны. В палатке-кухне совсем по-домашнему гудела керосиновая плита, готовился обед.
Эрнст Теодорович Кренкель торопился установить радиосвязь, чтобы известить весь мир о завоевании большевиками Северного полюса.
Радиостанция самолета перед самой посадкой испортилась, и мы не смогли сообщить о себе. Это сильно тревожило: мы знали, что не только на острове Рудольфа, но и во всей стране о нас очень беспокоятся. Там было известно только, что мы прошли над полюсом, пробили облачность и выбираем место для посадки… Потом связь оборвалась. Надо скорее ее восстановить!
Несколько часов пришлось затратить на зарядку аккумуляторов. Первая наша радиограмма была передана на остров Рудольфа лишь в 10 часов 30 минут вечера. Теперь все в порядке, связь налажена.
Жизнь идет своим чередом. Мы начинаем постепенно «обживать» льдину. Протаптываем тропинки от самолета к палаткам, строим домики из снежных кирпичей.
23 мая начали рубить лунку, чтобы определить толщину и прочность льда. Петр Петрович Ширшов измерил глубину лунки до воды: толщина льда – три метра десять сантиметров. Надежное поле!
Все время светит солнце. Оно упорно не покидает горизонт. В центре Арктики солнце сейчас несет круглосуточную вахту. Так будет в течение нескольких месяцев.
Мы отправляемся спать лишь в те часы, когда испытываем потребность в отдыхе. Но в наглухо задернутых палатках спать не хочется: все наши помыслы на острове Рудольфа – какая там погода, когда вылетят остальные три корабля?
Спим мы на полюсе нормально – не в меховых одеждах, как, вероятно, думают многие в Москве, а по-настоящему раздеваясь, с той лишь разницей, что залезаем не под одеяло, а в меховые мешки.
На второй день нашего пребывания на полюсе мы увидели живое существо. Это была маленькая северная птичка – пуночка, немногим больше и чуть светлее воробья. Мы очень обрадовались неожиданной пернатой гостье и стали раздумывать, откуда она могла появиться. Пришли к выводу, что пуночка, которых очень много на острове Рудольфа, во время нашего пребывания там свила себе гнездо на самолете «Н-170» и вместе с нами перелетела на Северный полюс. Впрочем, это был не научный вывод, а лишь предположение «летной части».
25 мая получаем радиограмму с острова Рудольфа:
«Погода улучшается, Молоков готовится к старту». Вскоре вторая радиограмма: «Молоков, Алексеев и Мазурук вылетели на Северный полюс».
Мы с нетерпением ждем своих товарищей. Мысленно вместе с ними преодолеваем расстояние, отделяющее остров Рудольфа от нашей дрейфующей станции.
Подходит время, когда корабли должны появиться на горизонте.
Я забираюсь на крыло машины и, вооружившись биноклем, всматриваюсь в горизонт. Замечаю крошечную черную точку.
– Вот самолет!
Машина приближается к лагерю, делает два круга. Это самолет Молокова. Спустя несколько минут Василий Сергеевич плавно сажает свою машину на ледяное поле и подруливает к нашему самолету. По всем правилам, как на нормальном аэродроме!
Из молоковской машины выскакивают люди. Мы обнимаемся и горячо поздравляем друг друга. Нашего полку прибыло!
Вот тогда мне вспомнилось, что у авиаторов в прошлом, до революции, так же как и у моряков, было много всевозможных суеверий и предрассудков. Если на аэродром попа привезти, обязательно будет несчастье; в понедельник вылетать нельзя; тринадцати человекам нельзя садиться за стол – приведут нищего и посадят обедать, лишь бы было четырнадцать; тринадцатый полет пилот старался как-нибудь поскорее закончить, чтобы сразу на четырнадцатый перейти. Много пропадало хороших летных дней из-за того, что никто не хотел летать в понедельники…
Только революция покончила с этим мракобесием и суеверием. Вот нам на число «13» прямо везло: тринадцать посадок сделали – все благополучно, без поломок;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64