Похоже, будто на полу валяется и хихикает обкуренный Джон Траволта в одних обрезанных джинсах. Отворачиваюсь, смотрю в телевизор: игрушечный самолет, рок-звезда внутри в комическом отчаянии дергает рычаги, поет девушке, а та на него не смотрит, красит ногти. Выхожу из квартиры, еду на Уилшир, потом в какое-то кафе на Беверли-Хиллз — называется «Кафе Беверли-Хиллз», заказываю там салат и чай со льдом.
Выхожу из какого-то ступора в одиннадцать двадцать, иду на кухню в поисках апельсина или спичек для бонга и нахожу записку на почтовой бумаге отеля «Беверли-Хиллз». В записке говорится, что я с кем-то обедаю, — этот кто-то ставит клип группы под названием «Английские цены». Он записал адрес и указания, как ехать, и я час валяюсь на балконе, на солнышке, дремлю в одних шортах «Жокей», слушаю успокоительное, непрестанное бурчание сменяющих друг друга клипов и потом решаю с этим кем-то пообедать. Не успеваю выйти, звонит Движок, говорит, что Лэнс уехал в Венесуэлу и у него теперь проблемы с хорошим кокаином, в городе полно народа перебздело, и он вылетит из Южнокалифорнийского универа, если не найдет осенью нужный «мерседес», а в «Спаго» обслуживают все хуже.
— Так ты чего хочешь? — спрашиваю я, выключая телик.
— Кокаина бы. Чего угодно. Четыре-пять унций.
— Я могу добыть… ну… — Я умолкаю. — Ну, к субботе.
— Отец, — говорит Движок. — Мне типа нужно до субботы.
— Суббота не канает? Ну а когда?
— Типа сегодня.
— Типа в пятницу?
— Типа завтра.
— Типа в пятницу, — вздыхаю я. — Я могу сегодня, но мне что-то не хочется.
— Отец, — вздыхает он. — Херня, ну да ладно.
— Нормально? Заезжай в пятницу.
— В пятницу, точно? Я тебе благодарен. Отец, в городе полно народа перебздело.
— Ага, я в курсе. Я как бы понимаю.
— В пятницу, да? — спрашивает он.
— Угу.
Паркуюсь возле дома, поднимаюсь к парадной двери. На ступеньках сидят две девчонки — молодые, загорелые блондинки в рубашках с разрезами и с ободками на головах, смотрят в пространство, друг с другом не разговаривают, на меня не обращают внимания. Иду в дом. Наверху музыка, потом она выключается. Медленно шагаю по лестнице в большую комнату — она, видимо, весь второй этаж занимает. Стою в дверях, смотрю, как Мартин говорит с оператором, тычет в Леона, солиста «Английских цен», тот с сигаретой, в одной руке пистолет — игрушечный, — в другой зеркальце, и Леон все косится туда, проверяет, не растрепались ли волосы. Позади Леона длинный стол, на нем пусто, а позади стола остальные «ценники», и у них за спиной кто-то разукрасил задник розовым в зеленую полоску, а Мартин приближается к Леону, хлопает его по запястью, и Леон убирает зеркальце, отдает Мартину игрушечный пистолет. Я вхожу в комнату, прислоняюсь к стене, стараясь не наступать на провода и кабели. Возле меня на куче подушек сидит девушка, молодая загорелая блондинка, на ней рубашка с разрезами, на гриве — розовый ободок, и когда я спрашиваю, что она тут делает, она отвечает, что как бы знает Леона, на меня при этом не глядит, и я отворачиваюсь, смотрю на Мартина. Мартин на столе, скатывается с него на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив, а потом Леон скатывается со стола на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив, а потом Мартин скатывается со стола на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив, а потом Леон скатывается со стола на пол, смотрит в камеру, тыча дулом в объектив. Затем Леон встает, руки в боки, качает головой, а Мартин лежит на полу, смотрит в камеру, видит меня, встает, отходит, пистолет валяется на полу, Леон поднимает его, нюхает и вокруг, вообще говоря, никого нет.
— Что такое? — спрашивает Мартин.
— Ты оставил мне записку, — отвечаю я. — Что-то насчет обеда.
— Я?
— Ага. Оставил мне записку.
— Это вряд ли.
— Я ее видел, — неуверенно говорю я.
— Ну, видимо, кто-то оставил. — Мартин тоже не очень уверен. — Как скажешь, отец. Но если ты думаешь, что это был я, то ты, отец, меня пугаешь.
— Я вполне уверен, что записка была, — отвечаю я. — Может, я и галлюцинирую, но явно не сегодня.
Мартин устало оглядывается на Леона.
— Ну… м-м… ладно, э… ага, я где-то минут через двадцать освобожусь и… гхм… — И оператору: — А дымовая машина так и накрылась?
Оператор сухо отвечает с пола:
— Накрылась дымовая машина.
— Ага, ну ладно. — Мартин смотрит на свои «свотчи» и говорит: — Надо только этот кадр правильно снять и… — Он повышает голос, но лишь слегка: — Леон уперся, как осел. Да, Леон? — Мартин медленно проводит ладонями по лицу.
Из противоположного угла Леон, оторвав взгляд от пистолета, очень медленно продвигается к Мартину.
— Мартин, я не собираюсь прыгать с этого ебаного стола на этот ебаный пол, смотреть в эту ебаную камеру и подмигивать. Ни за какие коврижки. Это, ебаный в рот, неубедительно.
— Говно на палке, ты четыре раза сказал «ебаный», — замечает Мартин.
— Ох, блин, — отвечает Леон.
— Ты это сделаешь, понял? — говорит Мартин вроде как по серьезу.
— Нет, Мартин, и не подумаю. Это тупизм, и я этого делать не буду.
— Но ты снимался с поющими жабами, — возражает Мартин. — Ты в одном клипе превращался сначала в офигевшее дерево, потом в тарелку с водой, а потом в трепливый банан.
Кто-то из группы замечает:
— Он дело говорит.
— И что теперь? — пожимает плечами Леон. — У тебя, Рокко, вообще вирусный герпес.
— Кто-то забыл, что я здесь режиссер? — вопрошает Мартин, ни к кому не обращаясь.
— Слушай, придурок, я эту ебаную песню написал. — Леон смотрит на девушку, которая его как бы знает, — она сидит на своей куче подушек. Девушка улыбается Леону. Тот смотрит на нее сконфуженно, отворачивается, снова смотрит на девушку, снова отворачивается, снова на девушку, снова отворачивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57