— Господи, — бормочу я. — Вот ведь чурки ебаные. Ты на них посмотри, Роджер. Ты только посмотри на этих чурок, Роджер.
— Все эти чурки ебаные купили твой последний альбом, — говорит Роджер и вполголоса прибавляет: — Безмозглый мудак.
Я вздыхаю, надеваю темные очки.
— Хочется вылезти из лимузина и сказать этим ебанушкам, что я о них думаю.
— Ни за что на свете, детка.
— Это… почему?
— Потому что ты слишком неприлично выглядишь для прямых контактов с публикой.
— Подумай, сколько слов рифмуется с моим именем, Роджер, — говорю я.
— И много таких? — спрашивает он.
Мы с Роджером стоим в лифте.
— Найди мне горничную, что ли, ага? — прошу я. — У меня тотальный бардак в номере.
— Уберись сам.
— Не-а. Нет уж.
— Я тебя переведу в другой, ага?
— Ага.
— У тебя целый этаж, кадавр. Выбирай.
— А почему бы просто горничную не прислать?
— Потому что обслуга «Токио-Хилтон», видимо, считает, что ты изнасиловал двух горничных. Это правда, Брайан?
— Дай определение… э… изнасилования, Роджер?
— Попрошу обслугу прислать словарь. — Роджер корчит ужасную морду.
— Я перееду.
Роджер вздыхает, смотрит на меня и говорит:
— У тебя такое чувство, что ты никуда не переедешь, правда? Ты понимаешь, что собирался об этом подумать, но теперь пришел к выводу, что оно того не стоит, что у тебя сил нет или еще что, правильно? — Роджер смотрит в сторону, лифт замедляется на его этаже. Роджер поворачивает ключ — лифт заблокирован и поедет только на мой этаж, а больше никуда, как я, в общем-то, и хотел.
Лифт тормозит на этаже, который запрограммировал Роджер, и я выхожу в пустой сумрачный коридор, иду к своей двери, прорывая тишину громким воплем, вторым, третьим, четвертым, нащупываю ключи, поворачиваю дверную ручку, и она сама открывается, а в номере на моей постели сидит девчонка, листает «Хастлер», повсюду — засохшая кровь. Девчонка поднимает голову. Я закрываю дверь, запираю, смотрю.
— Это вы кричали? — тихо и устало спрашивает она.
— Видимо, — отвечаю я, а потом: — С льдогенератором вы уже подружились?
Красивая девчонка — загорелая блондинка с большими голубыми глазами, из Калифорнии, в майке с моим именем, в застиранных тугих обрезанных джинсах. Губы красные, блестящие, она кладет журнал, когда я медленно подхожу, чуть не споткнувшись об использованный дилдо — Роджер его называет «Упрощатель». Девчонка нервно смотрит на меня, но встает с постели и отступает как-то слишком расчетливо, доходит до стены и прижимается к ней, тяжело дыша, и я подхожу, приходится схватить девчонку за шею, легонько сначала, потом сжать, она закрывает глаза, и я тяну ее на себя, а потом бью об стену головой — ее это, похоже, не расстраивает, и я уже нервничаю, но тут она открывает глаза, улыбается, ее рука резко взлетает — ногти длинные, острые, розовые — и раздирает футболку за две сотни баксов надвое, расцарапав мне грудь. Я заношу кулак, сильно бью. Девчонка вцепляется мне в лицо. Я толкаю ее на пол, она плюется, сует мне пальцы в рот и визжит.
Я лежу в ванне, весь в пене. У девчонки выбит зуб, она сидит на унитазе, прижимает к лицу кусок льда (обслуга оставила несколько). Девчонка с трудом подымается, хромает к зеркалу, говорит:
— По-моему, опухоль уже сошла.
В воде плавает кусочек льда, я кладу его в рот, посасываю, сосредоточившись на том, как я медленно посасываю. Девчонка садится на унитаз и вздыхает.
— Не хочешь узнать, откуда я? — спрашивает она.
— Нет. Вообще-то нет.
— Из Небраски. Линкольн, Небраска. — Длинная пауза.
— Ты в универмаге работала, верно? — спрашиваю я, не открывая глаз. — Но универмаг теперь закрыт, так? Пустой совсем, а?
Я слышу, как она прикуривает, чувствую запах дыма, потом она спрашивает:
— А ты там был?
— Я был в универмаге в Небраске.
— Да?
— Ага.
— Там тоска.
— Тоска, — соглашаюсь я.
— Тотальная.
— Тотальная тоска.
Я смотрю на разодранную кожу на груди, на розовые вспухшие полосы ниже, на свои соски и думаю: ну вот, минус еще одна фотка без рубашки. Чуть трогаю соски, отбрасываю девчонкину руку — она пытается их коснуться. Когда она достаточно влажнеет, я вставляю ей снова.
Грамм, и я готов позвонить Нине в Малибу. Восемнадцать гудков. Наконец она подходит.
— Алло?
— Нина?
— Да?
— Это я.
— А-а. — Пауза. — Минуту. — Еще пауза.
— Ты тут?
— Можно подумать, тебе не пофиг.
— Может, и не пофиг, детка.
— Может, и пофиг, мудак.
— Господи.
— Нормально, — быстро говорит она. — Ты сейчас где?
Я закрываю глаза, наваливаюсь на спинку кровати.
— Токио. «Хилтон».
— Звучит элегантно.
— Это решительно не самое чудесное место из тех, где я жил.
— Прекрасно.
— Не слышу энтузиазма, детка.
— Да, правда?
— О черт. Просто дай с Кении поговорить.
— Он с Мартином на пляже.
— Мартином? — Я сбит с толку. — Кто еще такой Мартин?
— Марти, Марти, Марти, Марти…
— Ладно, ладно, о'кей, Марти. И как Марти?
— Марти замечательно.
— Да? Прекрасно, хотя я понятия не имею, кто он такой, но — можно мне с Кении поговорить, детка? — прошу я. — Ну то есть — ты не могла бы сходить на пляж позвать его, и, типа, не психовать?
— Как-нибудь в другой раз, ага?
— Я хочу с сыном поговорить.
— Только он с тобой разговаривать не хочет.
— Дай мне с ребенком пообщаться, Нина, — вздыхаю я.
— Без толку.
— Нина, позови Кении.
— Я вешаю трубку, Брайан, понял?
— Нина, я адвоката вызову.
— Пошел он на хуй, Брайан, на хуй пошел. Мне пора.
— О господи…
— И лучше слишком часто сюда не звони.
Повисает длинная пауза, поскольку я ничего не отвечаю.
— Вообще лучше тебе с Кении не общаться, потому что он тебя боится, — говорит она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57