Наконец-то я на восточной стороне и с жадностью вдыхаю спасительный воздух. Он омывает легкие, я не могу надышаться. Широкий и удобный край конуса казался раем в сравнении с адским местом, откуда я вырвался. А ведь именно здесь всего полчаса назад я испытывал такую тревогу...
Несколько глотков живительного воздуха восстановили силы, желание убраться отсюда как можно скорей ушло. Наоборот, опять проснулось любопытство. Взгляд вновь прикован к огненной пасти, откуда спорадически вырывались залпы «картечи». Иногда особенно сильный взрыв заставлял следить за падением бомб и на мгновение останавливал мой танец с ноги на ногу, похожий на «пляску» мучимых огнем грешников в дантовом аду. Правда, я убедился, что удар бомбы не всегда смертелен, но совсем не стремился еще раз проверить это наблюдение.
Внутренние стенки кратера имели разный наклон: на севере, западе и на юге они почти вертикальны, но здесь, на востоке, угол наклона не меньше 50°. Если спускаться осторожно, то наклон в 50° вполне одолим. Спуститься в чрево вулкана... Сначала я сам удивился своему безумию, но соблазн был слишком велик.
Осторожно делаю шаг, второй, третий... Пошло! Начинаю спускаться, вдавливая каблуки как можно глубже в шлак. Понемногу огромная пасть приближается, шум становится совсем оглушительным. Широко открытые глаза упиваются жуткой красой. Колышущиеся завесы из расплавленного золота и меди так близко, что мне кажется, я, жалкий человечек, проник в самую сердцевину их легендарного мира. Воздух горяч, как огонь,– это подлинное пекло. С трудом отрываюсь от завораживающего зрелища и напоминаю себе, что следует заняться «наукой». Скорее измерить температуру почвы и воздуха. Погружаю трубку термометра в рыхлый шлак; видно, как сталь поблескивает в массе мрачного коричневато-серого муара.
На глубине полфута +220°. Подумать только, а ведь я всю жизнь мечтал о полярных исследованиях!
Раскаленная глотка изрыгает очередной залп так близко, что я глохну от шума; закрываю лицо руками, но, к счастью, заряд падает за пределами воронки. И вдруг меня пронизывает мысль, что я ведь нахожусь внутри самой воронки, окруженный горячими стенами, лицом к лицу с огненным зевом. Из жерла непрерывно раздаются раскаты, заглушаемые только воем взлетающих комет лавы.
Нет, пожалуй, хватит, я чувствую, что начинаю сдавать. Карабкаюсь вверх по склону; похоже, он стал намного круче: шлак осыпается и оседает под моей тяжестью, тащит вниз. «Спокойно,– твержу я себе,– методичность, старина, иначе тебе несдобровать».
Понемногу, ценой невероятных усилий, контролируя каждое движение, удается наконец успокоиться. Осмелев, решаюсь не спеша подняться по осыпи наверх. Там останавливаюсь на минуту передохнуть, а затем, обойдя две пылающие трещины, дохожу до места, откуда уже можно спускаться в привычный мир.
Как становятся вулканологами
«Что он собирался делать в этом кратере?» – спросит читатель. Я и сам готов был задать себе тот же вопрос. Действительно, что я там собирался делать?
Можно ли представить, что за полтора месяца до первого спуска в кратер действующего вулкана Китуро в Центральной Африке лавы и извержения мне были знакомы не больше, чем поверхность Луны любому обитателю Земли?
Меня вполне удовлетворяло элементарное, сугубо книжное знакомство с вулканами, я о них почти никогда не думал.
Месяца два назад я покинул Катангу, где пробыл два года, занимаясь поисками олова. В горный район Киву, меня привело желание работать под руководством одного известного геолога. Увы, этот замечательный человек незадолго до моего приезда умер, и учреждение, которым он руководил, не зная, что со мной делать, поручило составить геологическую карту района между озерами Танганьика и Киву. Но этот славный край довольно быстро приелся мне.
Я с сожалением вспоминал о жарких тропиках южного Конго с буйной растительностью. Здесь же относительная прохлада и часто затянутое облаками небо слишком напоминали печальный северный климат моей родины. Скука мешала поддаться очарованию высоких холмов, покрытых скудной травянистой саванной. Короче говоря, я продолжал с профессиональной добросовестностью заниматься работой, результаты которой, вероятно, будут обречены на бесплодное лежание в архивной пыли, и с философским спокойствием отсчитывал недели до возвращения в Европу.
Оставалось еще около 40 недель, когда к концу дождливого сезона, в марте 1948 года, вернувшись на базу, я нашел ждавшего меня посыльного. Он сидел на корточках перед стареньким котелком с букари и ловко отправлял в рот скатанные между пальцев шарики маниоковой каши. При моем появлении он поднялся и невозмутимо вытер руку о брюки, оставив на них жирное пятно.
– Ямбо, бвана (здравствуй, господин),– приветствовал он меня и вытянул из кармана официальный пакет. Телеграмма была отправлена давно.
Содержание депеши привело меня в восторг. Далекий «большой начальник» предписывал мне отправиться как можно скорее к северной оконечности озера Киву, в Национальный парк Альберт, для наблюдения вулканического извержения в горной цепи Вирунга.
Это неожиданное поручение обещало недели, а может быть и месяцы, свободной разнообразной жизни, с новыми ландшафтами и чудесным горным воздухом. Трудности, о которых я догадывался, перспектива суровых условий, скрещенных, несомненно, некоторой (пока что неопределенной) опасностью, делали назначение еще более заманчивым.
Воздав должное жареным бананам, поданным моим боем Пайей, я мысленно рисовал массив из восьми вулканов, образующих цепь Вирунгу, восьми гигантов, вознесшихся над обширным поросшим джунглями лавовым плато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43