— Привет, Мэнди.
— Только что провела телефонную конференцию. Ролик пойдет в эфир в конце недели, без изменений.
— Поздравляю.
— Я рассказала клиенту о том, что вы выдали, ты и твоя подруга.
Я открыл было рот, сказать, что это вовсе не моя идея, но толку от этого все равно бы не было. Поэтому я проглотил слова.
— Они заинтересовались, — невыразительно произнесла Мэнди.
По соседней колее с грохотом несся поезд — в разговоре последовала десятисекундная пауза. Джен все это время смотрела на меня, все так же морщась, словно от дурного запаха. Я изобразил на физиономии сконфуженную улыбку.
Состав, громыхая, унесся в свою нору. Разговор продолжился.
— В каком смысле «заинтересовались»?
— В прямом, Хантер! Заинтересовались в смысле «заинтересовались». Обрадовались оригинальной идее. Оригиналы, знаешь ли, в цене.
— Эй, Мэнди, нет причин переходить на личности. Я просто делаю снимки.
— Слушай, я серьезно. Их заинтересовало то, что ты сказал.
— Но не настолько, чтобы внести изменения в ролик.
— Нет, Хантер. Не настолько, чтобы взять да и переснять весь клип стоимостью в два миллиона долларов. Но есть одно обстоятельство, как раз требующее нестандартного подхода.
— Неужели?
Я бросил на Джен озадаченный взгляд.
— Что за обстоятельство?
— Оно возникло на прошлой неделе, Хантер. Дело несколько странное. И серьезное. Короче, по телефону не расскажешь, лучше тебе самому все увидеть. Только уговор: держи все в секрете. Как насчет завтра?
— Нормально, только это ведь не я…
— Встретимся в одиннадцать тридцать в Чайна-таун, на углу Лиспенард и Чарч, сразу за каналом.
— Ладно.
— И, конечно, приводи свою новую подругу. Не опаздывай.
Мэнди отсоединилась. Я сунул телефон в карман.
Джен прокашлялась.
— Ну что, тебя из-за меня вытурили?
— Кажется, нет.
Я представил, как Мэнди встречает меня в Чайна-тауне, хватает за шею и топит в Гудзоне.
— Я бы даже сказал — определенно нет.
— Что же она сказала?
— Я думаю, мы получили повышение.
— Мы?
— Да, мы. — Я кивнул, поймав себя на том, что улыбаюсь. — И завтра нам предстоит работенка. Займемся?

Глава четвертая

— Ты руки мыл?
Отец задавал мне этот вопрос за завтраком каждый день, с тех пор как я научился говорить. А возможно, еще раньше. Он эпидемиолог, то есть изучает эпидемии, короче, проводит уйму времени, таращась на пугающие графики распространения всякой заразы. Эти графики, которые все выглядят практически одинаково — как след набирающего высоту истребителя, — заставляют его очень беспокоиться из-за микробов.
— Да, я помыл руки.
Каждое утро я демонстративно произношу эти слова тоном робота, но до него мой протест не доходит.
— Рад это слышать.
Мама, наливая мне кофе, украдкой улыбается. Моя матушка — парфюмер, составляет из простых запахов сложные ароматические комбинации. Ее духи продают в магазинах на Пятой авеню, один раз на меня повеяло, кажется, чем-то таким от Хиллари Дефис. Это настораживало.
— Чем сегодня занимаешься, Хантер? — спросила она.
— Собирался отправиться в Чайна-таун.
— О, а разве Чайна-таун сейчас в струе?
Ладно, я не обижаюсь. Конечно, предки считают мою работу фигней. Как и большинство родителей, они вообще не просекают, что это значит — в струю. Просто не верят, что это может быть чем-то серьезным. Им все кажется, будто это такой прикол, как в старых фильмах, когда какой-нибудь малый на танцплощадке скребет свою подмышку, а вся толпа вокруг начинает ему подражать, и это становится безумно модным танцем, распространяющимся со скоростью папашиной эпидемии. Да, именно эпидемии.
Вообще мои предки любят произносить это — «в струю» — нарочито громко и презрительно, видимо полагая, что так я быстрее уясню себе всю его ничтожную сущность. А может, эти звуки для них из иностранного языка, и они, как диковатые туристы, воображают, что если орать погромче, их скорее поймут.
Правда, они подписывают кучу разрешительных бланков, которые я оставляю им каждую неделю. (Поскольку я несовершеннолетний, им приходится давать разрешение на то, чтобы транснациональные компании пользовались моими мозгами.) И, судя по всему, они вроде как не против свободной одежды, современных телефонов и прочей новомодной электроники.
— Не знаю, мам. Думаю, часть Чайна-тауна в струе, а часть нет. Я не собираюсь там ничего высматривать, просто у меня встреча с другом.
— Мы его знаем?
— Ее зовут Джен.
Отец кладет на стол очередной ужасающий график и поднимает бровь. У мамы поднимаются обе.
— Она вовсе не подружка или что-то такое, — сказал я и тут же сообразил, что совершил ужасную ошибку.
— Нет? — промолвил отец, криво улыбаясь. — А почему ты это упомянул?
— Да потому что у тебя было такое выражение лица, — простонал я.
— Какое «такое»?
— Да я только вчера с ней познакомился!
— Вау! — сказала мама. — И она тебе очень нравится, не так ли?
Я пожал плечами и закатил глаза одновременно, что, в общем-то, было не совсем адекватной реакцией. Просто хотелось надеяться, что неожиданное покраснение моей физиономии отец припишет приступу западно-нильской лихорадки или еще какой-нибудь из его любимых хворей.
Предки у меня что надо, и мы с ними по-настоящему близки, но весь кайф ломает засевшая в их головах навязчивая идея, будто бы я скрываю от них огромные пласты своей романтической жизни. На самом деле было бы здорово, будь у меня эти огромные пласты, чтобы их скрывать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66