Понятия не имею, как их разобрать.
— Я тоже. Но… ты когда-нибудь видела, чтобы профессиональные грузчики работали все в черном? Да еще летом?
— Никогда. И смотри, как они припарковались. Прижавшись к стене, чтобы не было видно с улицы.
Я опустил бинокль. Невооруженному глазу с такого расстояния грузовики представлялись чем-то вроде желтых рисовых зернышек, а темные фигурки — не более чем металлическими опилками, перемещаемыми скрытым магнитом.
— Но они не предусмотрели того, что кто-то может наблюдать за ними с Манхэттена.
— Да уж, такое предвидеть трудно. Эти полевые стекляшки стоят четыре сотни баксов — они из военного имущества бывшего Советского Союза. Но продавец сказал, что, если они мне не подойдут, я могу их завтра вернуть.
— Господи, Джен!
Я осторожно вернул ей бинокль.
Она поднесла его к глазам и подалась вперед над перилами набережной, так что ремень бинокля теперь болтался над водой.
— Клиент должен наварить на обувке серьезные бабки. Я слышала, они собирались реконструировать эти здания и превратить в жилые кондоминиумы. Хотят торговать прекрасными видами Манхэттена, по миллиону за штуку.
— Это, вероятно, не все. Сдается мне, на территории фабрики у них есть телевизионная студия, редакционно-издательский комплекс и черт знает что еще. Такое впечатление, что среда обитания джаммеров — это индустриальная зона.
— Ты, наверное, хотел сказать «постиндустриальная» — улыбнулась Джен.
— Скорее постапокалиптическая.
— Пока еще нет. Но дай им время.
Мы немного постояли в молчании. Джен осторожно следила за передвижениями за рекой, а я, просто довольный тем, что нахожусь здесь, отмечал, как изменилось с годами побережье Бруклина, смотрел, как вьются на ветру волосы Джен, и радовался возможности быть рядом с ней, просто так.
— Тебе нравится твоя куртка? — спросила Джен.
— Моя что? — не понял я.
Затем до меня начало доходить. Я протянул руку и коснулся черной, шелковистой поверхности с узором из крошечных ирисов. Это была подкладка моего тысячедолларового бедствия, только теперь она красовалась снаружи. Устрашающий разрез исчез вместе с рукавами, швы прострочены заново, с расчетом придать вывернутой наизнанку вещи элегантные очертания.
— Ух ты!
— Примерь!
Она выскользнула из безрукавки.
Куртка подошла мне так же идеально, как и пиджак две ночи назад. Даже чуточку лучше, как порой бывает с вещами, вывернутыми наизнанку. И эта новая куртка — нежданно-негаданно безрукавная, не мнущаяся, из эрзаца японского шелка, принадлежала не не-Хантеру, а была целиком моя.
— Классно!
— Рада, что тебе понравилось. Всю ночь возилась.
Ее руки пробежали по боковым швам, коснулись нагрудного кармана (был внутренним — оказался наружным), похлопали по плечам. А затем соскользнули вниз и сомкнулись вокруг моей талии.
— Мне очень жаль, Хантер.
Глядя в ее зеленые глаза, я медленно, глубоко вздохнул, и облегчение нахлынуло на меня, как будто некое ужасное испытание осталось позади.
— Мне тоже.
Она отвела глаза.
— Это не ты повел себя как дерьмо.
— Ты просто сказала правду. Может, вышло это хреново, но ведь все равно правду. Я слишком уж ко всему присматриваюсь. И слишком много думаю.
— Таков уж ты есть. И делаешь это по-настоящему круто. Мне нравится, как устроены твои мозги.
— Может быть, Джен. Но ведь ты хочешь совершать перемены. И не только в способе завязки шнурков.
— Это и ты делаешь.
Она повернулась и бросила взгляд за реку.
— Признайся, вчера ведь ты просто пытался поддержать меня, делая вид, будто джаммеры — это не так уж круто. Так?
— Не совсем.
Я глубоко вздохнул, поскольку в промежутках между преследовавшими меня всю ночь приступами жалости к себе я действительно не раз об этом думал.
— Джен, не так уж я уверен насчет этих джаммеров. Думаю, они палят из пушек по воробьям. Однако рискуют, управляя мозгами других людей. Нельзя вот так запросто шастать повсюду и переиначивать людей на свой лад, чтобы при этом никто ни о чем не догадался. И когда кто-то серьезно пострадает, вся эта причудливая идея потеряет свою привлекательность. Понимаешь?
Джен на мгновение задумалась, потом пожала плечами.
— Может быть. Но из этого следует лишь то, что они нуждаются в нашей помощи. В твоих аналитических способностях, в твоей широчайшей базе данных, где собрано множество бесполезных фактов. И в моем, хм, оригинальном взгляде на что бы то ни было. Мы можем помочь им. И это круто. Уж кто-кто, а они-то на самом деле в струе.
— Это точно.
Я вспомнил первый свой школьный день здесь, в Нью-Йорке, осознавая, как низко я скатился по склону пирамиды. Тогда, входя в класс на глазах у всех, я, неожиданно оказавшийся провинциалом, мигом приметил, кто тут крутые ребята. Они были такими блестящими, такими яркими, такими показушными, что больно смотреть. Способностью распознавать тех, кто в струе, независимо от возраста, я обладал уже тогда.
Но с того самого дня я никогда им не доверял.
Но почему тогда я доверял Джен? Эта девчонка всего двенадцать часов назад расплевалась со мной, над… кучей кроссовок. И наверное, возненавидела меня за то, что я не остался там, чтобы помочь, забыв об ее утверждении, что если она упустит этот единственный шанс с джаммерами, то снова утратит свою крутизну; это так просто, как переступить через трещину в тротуаре.
Да уж, чтобы верить, надо свихнуться. Но зато это вполне в духе Джен.
Как бы то ни было, сейчас она меня больше не ненавидела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66