Поначалу они обложили пурпур зверскими налогами, потом выпустили закон, запрещавший ношение пурпура «хой полой» (как будто они могли себе это позволить!), и наконец объявили пурпурные облачения знаком отличия коронованных особ.
По прошествии столетий этот цвет-символ так широко распространился и так глубоко укоренился, что даже в наши дни, тысячу лет спустя, в Европе пурпур ассоциируется с королевским достоинством. И все только потому, что какой-то инноватор, живший четыре тысячи лет назад, додумался, что проблему пурпурных зубов можно преобразовать во что-то крутое. Неплохо!
Но к чему я вам все это рассказываю?
Через несколько дней после памятной вечеринки «Хой Аристой», когда слухи о ребятах с голубой кровью и пурпурными головами распространились по Нью-Йорку, а заметная часть богатейших представителей высшего общества, напротив, исчезла из города, чтобы пересидеть срок действия краски в королевском уединении загородных вилл, кто-то из обеспокоенных родителей направил флакон с остатками содержимого в лабораторию для исследования.
Выяснилось, что шампунь содержит воду, какой-то сульфат и, в чудовищной концентрации, безопасный для здоровья, но чрезвычайно стойкий природный краситель, добываемый из моллюсков.
Еще один штрих относительно «антиклиента»: знание истории.

* * *

Хиллари Уинстон Дефис Смит гостей не принимала.
Мы находились в холле здания в верхней части Пятой авеню, где жили выдающиеся спортсмены-миллионеры, программисты-миллиардеры и один деятель из мира искусства, которому хватало одного лишь имени. (Впрочем, имя его, если подумать, было в своем роде королевским, и этот деятель явно любил пурпурный цвет.) Есть о чем поразмыслить.
Консьерж здания носил сшитую со вкусом пурпурную униформу, как нельзя лучше гармонировавшую с богатой пурпурной обивкой кресел, стоявших в мраморном с золотом фойе, словно демонстрируя, что перемены в жизни общества, произошедшие за последние четыре тысячи лет, были не так уж велики.
— Мисс Уинстон-Смит неважно себя чувствует, — сообщил консьерж.
— Какой ужас! — воскликнул я. — Скажите, а вы ее сегодня, случайно, не видели?
— Она не спускалась, — покачал он головой.
— Вы уверены, что не можете позвонить ей насчет нас? — спросила Джен.
— Тут перед вами уже приходили ее друзья, и она сказала, что сегодня вниз не спустится. — Консьерж прокашлялся. — То есть, если быть точным, мисс Уинстон-Смит сказала, что вообще не спустится в этом году. Думаю, вы ее знаете.
Я знал. И если Хиллари действительно пострадала от «Пунь-шама», мне стоило лишь порадоваться тому, что меня не допускают к ее августейшей особе.
— Очень жаль… — заговорил я, вежливо отступив на шаг.
И тут до моего слуха донеслись клики — Джен набирала номер. Мы с консьержем, оба парализованные изумлением, обернулись к ней. Я и не знал, что Джен перенесла из адресного списка в свою телефонную книгу номер Хиллари, а он, наверное, был поражен тем, что кто-то позволяет себе говорить с мисс Уинстон-Смит в таком тоне.
— Хиллари? Это Джен, мы встречались два дня назад, на тестировании у Мэнди. Так вот, мы с Хантером стоим в холле твоего дома, у стойки консьержа, и у нас имеются кое-какие соображения насчет того, как найти контрагент для шампуня, которым ты пользовалась сегодня утром.
Нам нужно, чтобы ты уделила нам немного времени, и тогда мы, может быть, сможем помочь тебе в решении этого… пурпурного вопроса. Но нам сейчас указывают на дверь, так что, если ты не…
Позади стойки ожил интерком, и в помещении зазвучал скрипучий, надломленный голос Хиллари.
— Реджинальд? Отправьте, пожалуйста, их наверх.
Привратник заморгал и даже не сразу ответил мисс Уинстон-Смит, однако, совладав с собой, хотя глаза его округлились от изумления, указал пальцем на лифт.
— Одиннадцатый этаж.

* * *

Хиллари находилась в саду, разбитом на огромном балконе, откуда открывался вид на Центральный парк. Она была в купальном халате, с тюрбаном из полотенца на голове и, судя по тому, как морщинилась на всех открытых местах, включая подушечки пальцев, кожа, провела целый день под душем и в ванне. Глаза ее припухли от слез. Лицо, руки, предплечья до локтей, несколько локонов, выбивавшихся из-под тюрбана, — все было окрашено в необычайный, трепещущий, королевский пурпур.
Вид у нее был потрясающий. Краска равномерно распределилась по коже и ошеломляюще контрастировала с голубыми глазами. Репутация Хиллари как крутого интервьюера одного известного музыкального кабельного ТВ-канала во многом и была создана этими ледяными глазами. Весь ее облик нес такой же несомненный отпечаток «голубой крови», как и ее социальные связи, и, хотя, на мой взгляд, в нем всегда ощущался некоторый избыток коммерциализма, пурпурный цвет придал ее особое, присущее деловому центру, правдоподобие.
— Хантер, как вышло, что ты остался нормальным? — спросила она, как только мы с Джен выступили на солнце.
Служитель, проводивший нас сквозь дебри многоэтажных апартаментов, быстро исчез.
— В каком смысле нормальным? — не въехал я.
— Не пурпурным!
Я поднял руки, несмотря на все мои старания, еще хранившие следы кратковременного соприкосновения с «Пунь-шамом».
— Погоди, а ведь точно.
Ее пурпурные брови сдвинулись, указывая на мучительную попытку припомнить вчерашние события.
— Точно, я ведь уже спрашивала у тебя про это вчера вечером.
— Правильно, — согласился я, не врубаясь, к чему она клонит.
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66