все на тебя таращатся. Ты снова в Джерси.
Она покачала головой:
— Так больно?
— С чего ты взяла?
— Ну а с чего бы еще ты зубы стиснул.
— Долго еще?
Джен покачала обеими руками, словно взвешивая в них невидимые предметы.
— От тебя зависит. Мы можем прекратить в любой момент, хоть прямо сейчас. Но каждую секунду боль делает твои волосы светлее, а значит, столкнувшись сегодня вечером с плохими дядями, ты будешь тем меньше похожим на себя, чем дольше потерпишь.
— Значит, вопрос стоит так: боль сейчас или боль потом.
— Вот именно.
Она потянула гигантскую ручку холодильника, вытащила пакет молока, нащупала со звоном над головой миску и налила молока туда.
— Это когда тебе будет невмоготу.
— Молоко?
— Оно нейтрализует отбеливатель. Это как будто на твоей голове язва.
— Точное сравнение.
Я взял себя в руки, глядя, как успокаивается поверхность молока. Чем белее, тем лучше, безопаснее. Правда, отбеливание — процесс долгий и горячий.
— Отвлеки меня еще, — попросил я.
— Ты вырос в городе?
— Нет. Мы переехали сюда из Миннесоты, когда мне было тринадцать.
— Ха, как я, только наоборот. Каково это было?
Я пожевал губу. Признаться, это был опыт, о котором я предпочитал не распространяться, но говорить-то что-то надо.
— Ну, мне пришлось разуть глаза.
— В смысле?
Тоненькая струйка отбеливателя стекла по шее. Я поежился и потер кожу.
— Брось, Хантер, ты с этим справишься. Станешь одним из перекисного племени.
— Я уже становлюсь одним из перекисного племени.
Она рассмеялась.
— Ты просто говори со мной, и все. На чем мы остановились?
— Ладно. Дело вот в чем: у себя в Форт-Снеллинг я был довольно популярен. Имел успехи в спорте, уйму друзей, учителя меня любили. Мне казалось, что я крутой. Но в первый же день в Нью-Йорке оказалось, что я самый отстойный парень в школе. Я одевался в торговых центрах, слушал то, что крутили у нас в Миннесоте, и не представлял себе, что люди в других местах жили как-то по-другому.
— Ой.
— Нет, это ой-ой-ой! Это было больше похоже на… будто тебя вдруг стерли резинкой.
— Звучит невесело.
— Да уж.
Мой голос слегка дрогнул, откликаясь на жжение на голове.
— Но как только я понял, что дружить со мной никто не станет, проблемы отступили. Понимаешь?
Она вздохнула.
— Очень даже понимаю.
— Так что стало вроде бы и интересно. В Миннесоте у нас было, наверное, четыре основные клики: ковбои, спортсмены, чокнутые и социалы, а стоило мне оказаться в этой новой школе, как выяснилось, что там наберется штук восемьдесят семь различных племен. Я понял, что вокруг меня существует чертовски огромная коммуникационная система общения, каждый день с одеждой, волосами, музыкой, сленгом посылается миллиард закодированных сообщений. Я стал наблюдать, пытаясь взломать код.
На этом месте у меня вырвался вздох. Я моргнул. Башка решительно плавилась.
— Продолжай.
Я попытался пожать плечами, что добавило к обычной боли некоторое количество своеобразных ощущений.
— Спустя год наблюдений я перешел в старшеклассники, и мне пришлось изобретать себя заново.
Она немного помолчала. Я не собирался особо вдаваться в детали и задумался, уж не стала ли кислота просачиваться мне в мозг, делая его пористым.
— Вау!
Она взяла меня за руку.
— Ну и жуть!
— Ага, противно было до обалдения.
— Что и сделало тебя охотником за крутизной, так?
Я кивнул, отчего вторая маленькая струйка кислоты потекла по моей спине. Теперь мой скальп потел, струйки, медленные и жгучие, сползали, как текущая лава, какую можно увидеть по одному кабельному каналу, где частенько показывают дикую природу, экспериментальные самолеты и вулканы. Напрягшись, мне удалось убрать из головы этот отвлекающий образ.
— Я начал фотографировать на улице, стараясь разобраться в том, что в струю, а что нет, что продвинуто, а что отстой — и почему. Ну вот, это стало у меня своего рода пунктиком, чуть ли не биологической потребностью. Но просто смотреть мне было мало, я пытался выразить свое понимание в заметках на своем сайте. Так продолжалось три года, а потом на сайт зашла Мэнди, познакомилась с моими соображениями и прислала мне сообщение на ящик: «Ты нужен клиенту».
— Понятненько. Хеппи-энд.
Я бы и рад согласиться, но в данном случае мое представление о счастливом конце состояло в том, чтобы окунуть башку в ведро с молоком, в ванну с молоком, в плавательный бассейн из мороженого.
— Наверное, поэтому у тебя такая длинная челка, — сказала Джен.
— Что?
— Я все думала о твоих волосах. Казалось странным, что ты, хоть и охотник за крутизной, прячешь свое лицо под этой челкой. — Джен потянулась ко мне и убрала очередную струйку лавы со лба раньше, чем та успела влиться в мой левый глаз. — Но теперь поняла. Переехав сюда из Миннесоты, ты растерял уверенность в себе и подсознательно начал прятаться. И в каком-то смысле продолжаешь скрывать часть себя.
Я прокашлялся.
— Ты думаешь, что моей челке недостает уверенности?
— Я думаю, ты, наверное, все еще боишься, как бы снова не растерять крутизну.
Тут я почувствовал, что краснею. Кухонька вдруг стала очень жаркой и тесной, хотя трудно было сказать, от чего больше: от досады, от смущения или от кислоты на моей голове. Мне хотелось потянуться, сорвать скальп и почесать волдырь от укуса гигантского комара, в который превратился мой мозг. Часть этого жгучего отбеливателя наверняка просачивалась сквозь кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66