Захлер говорит «глупо» вместо «круто», что в некотором роде сбивает с толку. «…говорит «глупо» вместо «круто»». Это не единственная странная особенность речи Захлера; еще ему нравится в виде приставки добавлять к словам букву «ф»: например, «фотлично» вместо «отлично». Более того, эти его привычки перенимают некоторые другие герои книги. В тех случаях, когда слово «глупо» употреблено вместо «круто», оно выделяется курсивом.

Но, по крайней мере, он не стал распространяться, что у меня никогда не было своего усилителя, так что до сих пор мы тоже пользовались одним, принадлежащим ему.
Перл бросила нам шнуры, и я подключился — сначала щелчок соединения, потом знакомое гудение шести открытых струн. Я прижал пять из них и щипком издал низкое ми. Захлер настраивался на него, заставив греметь одну струну за другой и спровоцировав таким образом небольшой пластиковый хор футляров с дисками, содрогающихся на кровати.
«Маршалл» был включен на седьмой уровень громкости, до которого мы никогда не осмеливались подниматься у Захлера в комнате. Я от всей души надеялся, что картонные коробки Перл сделают свое дело, иначе наша музыка проберет ее соседей до костей. Но если кто-то все же вызовет полицию… что же, я был готов рискнуть. «Страт» нетерпеливо запищал, когда я заскользил пальцами вдоль грифа, словно и она тоже была готова.
Наконец Захлер кивнул, и Перл потерла друг о друга ладони, восседая за низким маленьким столом, втиснутым между подставками с электроникой. Там стоял компьютер, присоединенный к музыкальной клавиатуре с изящными черными и белыми клавишами вместо обычной мешанины букв, чисел и символов.
Она положила одну руку на клавиши, другую на «мышь». Кликнула два раза, и на колонках вспыхнули огоньки.
— Играйте что-нибудь.
Пальцы внезапно занервничали. Это было важно — сразу же сыграть правильно, чтобы произвести хорошее впечатление на новую гитару. Перл думала, что нас свела вместе судьба, но это слово неверно описывало ситуацию. Не судьба заставила ту женщину обезуметь. Люди находились буквально на грани этим странным летом, принесшим с собой волну преступлений, нашествие крыс и сводящую с ума жару. Это было нечто большее, чем просто Перл, Захлер и я.
«Страт» не судьба, а просто еще один симптом противоестественной болезни, от которой страдал Нью-Йорк, чего-то странного, неожиданного, типа черной воды, которую мы видели на пути сюда.
Мгновение «Страт» в руках ощущался каким-то неуместным.
Но потом Захлер спросил:
— Большой рифф?
Я улыбнулся. Большой рифф существовал уже очень давно — ровно столько, сколько мы вообще играли. Простой, дерзкий и, главное, хорошо знакомый. Однако «Страт» наверняка заставит его звучать по-новому, типа, как если играть в бейсбол, отбивая мяч бутылкой, а не битой.
Захлер начал. Его часть большого риффа низкая, ворчащая, звучание струн приглушено правой рукой — как будто что-то пытается вырваться из кипящей кастрюли.
Я сделал медленный, глубокий вдох и… вступил. Моя часть быстрее, чем его, пальцы извлекают высокие звуки где-то посреди грифа. Моя часть скользит, а его вспенивается, взрываясь искрами. Моя мчится стрелой и видоизменяется, а часть Захлера остается неизменной, ровной и низкой, заполняя все интервалы.
«Страт» нравился большой рифф, он вошел в него, точно нож в масло. Тонкие, как паутинки, струны, невесомые по сравнению со струнами Захлера, искушали пальцы играть быстрее и выше. Если большой рифф — армия, то Захлер — пехота, что-то там ворчащая на земле. А меня «Страт» превратил в падающих с неба орбитальных ниндзя в черных пижамах под красными комбинезонами.
Перл сидела, закрыв глаза и слушая, «мышь» подергивалась под согнутыми пальцами. Она выглядела так, словно готова ворваться, беспокойно ожидая подходящей лакуны.
Мы продолжали в том же духе минут десять, может, двадцать — это всегда трудно оценить, когда играешь большой рифф, — но она так и не вступила…
В конце концов, Захлер еле заметно пожал плечами и позволил риффу иссякнуть. Я последовал за ним, завершив последний прыжок с орбиты. «Страт» дернулся и неохотно смолк.
— Ну, в чем проблема? — спросил Захлер. — Тебе не нравится?
Несколько секунд Перл молчала, напряженно размышляя.
— Нет, это замечательно. В точности то, чего я хотела. — Ее пальцы рассеянно поглаживали клавиши. — Но… ммм… он, типа… большой.
— Ну да, — сказал Захлер. — Мы так и называем его — большой рифф. Довольно глупо, правда?
— Не сомневаюсь. Но… ммм… позвольте задать вам один вопрос. Как давно вы играете вместе?
Захлер посмотрел на меня.
— Шесть лет, — ответил я.
С тех пор, как нам было по одиннадцать, и играли мы на одолженных в школе гитарах с нейлоновыми струнами, усиливая их звучание с помощью микрофонов машины караоке старшей сестры Захлера.
Перл нахмурилась.
— И все это время вы играли только вдвоем?
— Ну да… — признался я.
Захлер посмотрел на меня, типа, смущенно. Может, подумал: «Не рассказывай ей о машине караоке».
— Тогда неудивительно, — заявила она.
— Неудивительно что? — спросил я.
— Что больше не остается места.
— Для чего?
Перл сдвинула очки к переносице.
— Там есть все. Типа пиццы с сыром, грибами, пепперони, перцем чили, колбасой, «эм-энд-эмс» и кусочками бекона. Что, предполагается, должна делать я? Добавить гуакамоле? Гуакамоле — соус мексиканской кухни, состоящий из авокадо и томатов со специями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74