Теперь же душа его из тесного обиталища вырвалась в новый, доселе неизвестный мир, в котором печальная музыка заставила ее трепетать. И Лен вдруг понял, зачем сразу по возвращении он помчался на свою прежнюю квартиру у Криштофов; зачем в Роверето он набивал свой солдатский чемоданчик виноградом...
Понял то, что до сих пор лишь неосознанно чувствовал. Лен, который никогда не загадывал наперед более чем на неделю, несомненно снова обосновался бы у Криштофов, если бы они жили там и нашли для него уголок. Они снова вместе ходили бы с Криштофом на работу, а Маржка носила бы им обеды. Так все и шло бы своим чередом, скромно, обыденно, и с течением времени эта простая история, больше по инерции, нежели по волнующему развитию, завершилась бы тем, что в одно из воскресений доблестный каменщик Лен по естественному ходу событий женился бы на Маржке Криштофовой. В понедельник после свадьбы он, как обычно, шагал бы с работы домой, и злая усталость с первым же зевком отпустила бы его. Маржка, как и другие жены, стала бы носить ему в обед домашнюю снедь в корзине, а в срок, глядишь, уже весной, и сопливого наследника, пристраивала бы его на песочке, и счастливые родители наслаждались бы семейной идиллией...
Лену не приходило это в голову ни по дороге с вокзала, ни при встрече с Маржкой, ни на корье у реки, где провел остаток ночи. И только теперь, когда Маречек свистом выпросил у скрипача свою любимую, полную нежности и скорби арию, Лен вдруг понял, что и он, и старый Криштоф, и Маржка связаны уже навсегда одной судьбой.
Губы и щеки у него онемели, словно их с силой сдавили пальцами, и он закурил, да, закурил, чтобы не заплакать. Ему стало страшно. Если бы по возвращении он обнаружил, что Маржку уже заполучил другой, вспышка была бы мгновенной, но не такой страстной. Теперь же им овладело запоздалое и тем более мучительное желание быть рядом с этой девушкой, хотя прежде подобного чувства он никогда не испытывал. Невинный как дитя Лен впервые в жизни обнаружил, что щеки могут пылать и от удара, нанесенного изнутри; что внутренний голос может вопить с такой силой, что, расслышь его окружающие, они выронили бы из рук инструменты и в изумлении уставились бы на товарища, усердно работающего, чтобы скрыть, заглушить рвущуюся из груди мольбу прекратить безжалостную пытку болью и позором.
Господи, срам-то какой!
Ведь Маржкой владел не один мужчина. Похолодев, Лен в ярости сплющил сигарету зубами. Перед глазами у него вновь возникла белая, вздрагивающая от рыданий спина Маржки, и Лен испугался, услышав свой свистящий вздох, приглушенный отзвук страдающей души.
Так вдруг, много всего передумав, он узнал, что значит для него Маржка. Зачарованный этим открытием, Лен до самого вечера работал молча, почти безучастно выслушивая грустные рассказы Липрцая.
С нетерпением дождавшись семи, он направился по вчерашним стопам.
Часа два плутал Лен по лабиринту староместских улиц, прежде чем достиг цели. В черном ущелье промозглой улочки, под кровом тяжелого ночного неба, на котором вдруг искоркой мелькнула падающая звезда, он встретился с Маржкой. Потом они виделись каждый вечер.
Всякий раз это было кошмаром, продолжение которого откладывалось на завтра. И Маржка неизменно была той, другой, какой он запомнил ее во время первого свидания.
...Сердце Лена учащенно билось. В дверях он заметил краешек платья; высунулась голова какой-то девицы, она была гораздо выше Маржки. Девица вышла на порог, и Лен, подойдя ближе, увидел, что ее густо набеленное лицо светится в темноте. Она закашлялась, Лен отступил к стене, а потом и вовсе зашел за угол, где светил невидимый с улочки фонарь, освещая ее слабым, мерцающим светом, и притаился там.
Прошло немало времени, прежде чем он снова вышел в проулок. Лен всматривался в темноту. Далеко впереди пространство перед цейхгаузом заливал яркий свет. Зоркий глаз Лена различал и тени караульных, и прохожих, то и дело мелькавших там, за пределами темной щели улочки. Кто-то вышел из-за угла, шаги зацокали дальше. Возле лужи, отражающей свет, остановились. Человек перешел на другую сторону, и Лен услышал скрип внутренней двери заведения. Через минуту-другую она скрипнула снова, и на грязно-серую стену упала тень — четкий силуэт коренастой женской фигурки. Маржка?
Лен думал подбежать к ней, но не сдвинулся с места, лишь теперь спросив себя: что мне от нее нужно? что я скажу ей? что сделаю?
Он не знал и потому замер, наблюдая, как вся тьма перед глазами рассеялась в желтом, ржавом свете, лившемся из дверей. Все в нем исчезло. На каменном крыльце, может быть, стояла Маржка... Лену показалось, что он — сам по себе, а глаза его — сами по себе, и кровь зашумела в висках.
Между тем на другой стороне улочки опять раздались шаги, один, другой... Наваждение исчезло, и Лен сам сделал шаг вперед.
Вся сила, какая только жила в нем, влекла его обратно, но он шел и шел, еле волоча ноги. Он почти прижимался к стене, и освещенная щель отворившейся двери скрылась у него из виду. Но, подойдя, он узнал Маржку и явственно услышал скрип песка у нее под ногами.
Вдруг она приглушенно вскрикнула, и Лен замер. Она спряталась за дверью, но, видимо, не для того, чтобы скрыться совсем: дверь не захлопнулась.
Лен стоял не двигаясь.
Из-за двери доносились короткие, прерывистые вздохи.
Они-то и побудили Лена сделать последний шаг. Маржка, держась за круглую ручку двери, в упор смотрела на Лена и как-то по-детски всхлипывала. Точно так же, как несколько лет назад, когда она приходила домой и замирала на пороге, боясь безжалостного отцовского ремня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58