- Пошли, что ли?
Он только еще раз на ходу оглядывается на стеклянные шары; нет, на Марию, которая смотрит из окна, прижимая шитье к груди, и губы у нее приоткрыты, словно ей трудно дышать.
- Прощай, Марженка, - бормочет Адам и выходит, размахивая руками, на улицу.
Теперь они идут вместе к "Кристине" и молчит; да и о чем говорить? Проходят по крутой улочке и шагают по длинному шоссе; идут по тротуару, мимо просмоленных заборов, - обычно не замечаешь дороги, по которой ходишь ежедневно. Ноги идут сами, а мысли идут своим чередом; о них даже как-то не думаешь, твои мысли живут сами по себе, и до такой степени они одни и те же, что почти и не доходят до сознания; они просто тут, как этот забор и телеграфные столбы, - и незаметно ты оказываешься у решетчатых ворот "Кристины". Только здесь Адам поглядел на Станду и так хорошо, подружески улыбнулся: ну вот, мы и дошли!
- Как там дела? - рассеянно спрашивает Адам у окна нарядной.
- Да что, хорошего мало. Днем пришлось вывезти Брунера и Тоиду Голых. Тонда полез за Брунером...
- Газы?
- Ну да, рудничные газы. Работы идут уже у самого целика, но пришлось маски надеть, каждые десять минут сменяются.
Адам недовольно засопел. Да. что поделаешь!
- А... что те трое? Подают еще сигналы?
- Говорят, утром подавали, но очень слабо. Поскорее пробивайтесь, ребята, пока не поздно. Если газы есть и по ту сторону, тем все равно аминь...
Адам махнул рукой и торопливо побежал в душевую переодеться. Дед Суханек, каменщик Матула и Пепек уже там и снимают рубашки, но им что-то не до разговоров.
- Слыхал? - цедит Пепек сквозь зубы.
- Слыхал, - гулко бросает Адам, поспешно раздеваясь.
- Паршивое дело, - сердится Пепек. - С маской на роже много не наработаешь. Я не надену.
- Если только тебе Андрее разрешит, - возражает дед Суханек.
Пепек хотел было огрызнуться, по тут вошел Мартинек.
- Здорово, команда, - весело поздоровался он. - Что слышно?
- Говорят, там газы появились,-вырвалось у Станды, который о газах знает пока только понаслышке.
- Да? - равнодушно сказал крепильщик и неторопливо снял пиджак, точно жнец в поле. - Какой сегодня день-то чудесный.
- Ты где был? - невнятно проворчал Пепек, склонившись к своим опоркам.
- Да только дома, знаешь ли...
Команда, брюзжа, перекидывается рассеянными, короткими словами. Станда дрожит от холода и от волнения, глядя на этих пятерых голых людей, ребята, ведь мы, может, видимся в последний раз!
С любопытством, в упор и, кажется, впервые без инстинктивного отвращения рассматривает он голых волосатых мужчин: Пепек нервно зевает, у него мужественная наружность - длинноногий, жилистый, он весь состоит из узловатых мышц, которые так и перекатываются под угреватой шерстистой кожей; дед Суханек-сухой, сморщенный, с пучком смешных белых кудряшек на середине груди, точно у него там вырос мох; каменщик Матула - пыхтящая груда мяса, жир обвисает на нем тяжелыми складками, покрытыми мягкой щетиной; Адам - кости да кожа, но рослый, с узкими бедрами и втянутым животом, с густой дорожкой темных ровных волос вплоть до запавшего пупка, точно у него там третий глаз, такой же ввалившийся и серьезный, уставившийся неведомо куда; Мартинек с широкой грудью, покрытой золотистой шерстью, сильный, красивый и беззаботный; ну, а эти длинные тощие руки, узкая, бледная, голая грудная клетка - сам Станда. Словом, какие есть, но до чего ясно говорит каждое тело о человеке - словно читаешь человеческие судьбы. И раз ты понимаешь, что мы одна команда, то перестаешь стыдиться себя; вот я, товарищи, весь тут перед вами.
Приходит запальщик Андрее, уже переодетый, с лампой в руках.
- Бог в помощь!
- Бог в помощь! - вразнобой отвечает команда.
- Пошевеливайтесь, пора, - подгоняет запальщик, пересчитывая взглядом людей.
- Ладно, сейчас...
Каменщик больше не сверлит Андреса воспаленными глазами, он смотрит в сторону и лишь свирепо хмурится.
Приумолкшая команда быстро идет к клети, позвякивая лампами; запальщик Андрее выступает, разумеется, впереди, точно на смотру, только сабли не хватает. На-гора уже выезжают рабочие после смены, усталые и безучастные - лишь кивок да небрежное "бог в помощь".
- Вы в восемнадцатый?
- Да.
Клеть с командой проваливается. У Андреса твердеет лицо, дед Суханек озабоченно моргает и медленно жует губами, будто молится, Пепек судорожно зевает, а Матула сопит; Адам загораживает рукой лампу и смотрит ввалившимися глазами в пустоту, строго поджав губы; лишь крепильщик Мартинек сияет улыбкой, мирной и несколько сонной. Станде все вокруг начинает казаться удивительно нереальным, почти как во сне - точно так же мы спускались вчера... будто длится та же самая смена, будто мы все еще падаем, падаем без конца в шахту, и, однако, все совершенно иначе... Что, что именно иначе? Да все - я, мы, вся жизнь. Никто не знает, что изменилось за время этого спуска; и бесшумно, неумолимо летят и летят вверх отвесные отпотевшие стены.
Наконец толчок, клеть останавливается, и команда идет по бесконечному сводчатому коридору под вереницей электрических лампочек. Шахтеры, окончившие смену, тянутся группами или разорванными цепочками к клети, повсюду слабо раскачиваются и мерцают огоньки - похоже на праздник поминовения усопших. Теперь влево - в черный откаточный штрек; с кровли и со стен свешиваются те же, что и вчера, белые сталактиты и наросты подземных грибов; из темноты навстречу движется несколько мигающих огоньков. Ага, это возвращается спасательная команда с места взрыва, они что-то спешат выбраться па-гора; Андрее на минутку останавливается с десятником, руководившим спасательными работами, и команда скупыми словами расспрашивает, что там делается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59