Отца еще не было.Когда он вошел, бледный, изможденный, состарившийся и словно бы приниженный, и сел на свое место, не глядя ни на жену, ни на детей, брат и сестра почувствовали, что отец — виновник смерти Перелесова.И они затихли на своих местах, как затихают вдруг в замирающем страхе внезапно испуганные дети, не смея проронить звука и не решаясь, в свою очередь, поднять глаз на отца.Найденов понял, что дети все знают, и с какою-то суровой сосредоточенностью хлебал суп, скрывая муки отца, которого презирают любимые дети.Обед прошел в тягостном молчании.Едва только он кончился, Найденов встал из-за стола и ушел к себе тосковать о потере единственных существ в мире, которых он действительно любил.Когда он ушел, мать проговорила, обращаясь к детям:— Какие вы, однако, нервные. Как сильно на вас подействовала панихида!— Да, мамочка. Признаться, обоих нас расстроила.— Вы больше не ходите туда.— Мы не пойдем! — взволнованно отвечала Лиза.— Довольно одной! — мрачно протянул сын.— Но особенно расстроила эта панихида бедного папу, — продолжала Найденова. — Он вернулся оттуда потрясенный… И, кажется, очень был недоволен, что вы ходили туда.— Он разве знает? — в страхе спросила Лиза.— Я ему сказала… Боюсь, как бы наш родной не захворал. Заметили, какой он мрачный был за обедом…И, минуту спустя, она спросила:— Много народу было?— Да, много.— Пожалели, значит, несчастного.— Мать у Перелесова… О, какая она несчастная!.. Говорят, без всяких средств осталась… Сын ей помогал… А теперь? Мамочка! Я продала свой браслет с бриллиантами…— И отдашь деньги матери?— Конечно… Передам Сбруеву.— Твое дело… И я прибавлю денег. А узнали, кто этот подлый профессор, который подговорил Перелесова написать ту гадкую статью… Помнишь?Лиза похолодела. И, употребляя все усилия, чтоб скрыть от матери охватившее ее волнение, она с решительностью ответила:— Все это вздор, мамочка.— Что вздор?— А то, что какой-то профессор подговаривал. Это не профессор, а кто-то другой, мамочка.— Да, другой, — подтвердил и сын.— Кто же?— Не знаю… Называли фамилию, да я забыла.— Как же говорили, что профессор, и будто обещал хлопотать о профессуре, а Заречного вон, а Перелесова на его место?— Мало ли что говорят, мамочка.— В Москве ведь сплетен не оберешься. На кого угодно наплетут… Никто не убережется! — угрюмо заметил Миша.— Ну и слава богу, что не профессор. А то ведь это было бы ужасно и для него и для его семьи… Боже сохрани, когда детям приходится краснеть за родителей…Когда подали самовар, Лиза, по обыкновению, разлила всем чай. Она всегда носила стакан отцу в кабинет, но сегодня ей было жутко идти туда, и она медлила.— Что ж ты, Лизочка, не несешь папе чай? Ведь он любит горячий… Неси ему скорей да разговори его хандру. Ты умеешь, и он любит, когда ты болтаешь с ним…— Иду, иду, мамочка.Когда молодая девушка вошла в кабинет и увидела отца, точно закаменевшего в своем кресле, с выражением беспредельной мрачной тоски в мертвенно-бледном, суровом и неподвижном лице, ее охватила жалость, и в то же время ей представилось спокойно-важное лицо покойника Перелесова с темным пятном на виске. Ей хотелось броситься на шею к отцу, пожалеть, приласкать, но какое-то брезгливое чувство парализовало первое движение ее сердца, и что-то внушавшее страх казалось в чертах прежде любимого лица. Оно словно бы стало чужим…И Лиза осторожно и тихо поставила стакан на стол.— Спасибо! — чуть слышно прошептал старик и робко взглянул на дочь взглядом, полным любви и страдания.Взгляды их встретились. Старый профессор тотчас же отвел глаза. Лиза побледнела и торопливо вышла из комнаты. С порога до ушей Найденова донеслось заглушенное рыдание дочери.Плохо спал в эту ночь старый профессор! К утру уж у него созрело решение «бросить все» и самому уехать на некоторое время за границу.«Без меня им легче будет!» — подумал старик.После обеда он позвал жену в кабинет и, когда та села в кресло против него, с тревогой глядя на изможденное лицо мужа, казавшееся в полусвете лампы совсем мертвенным, — он сказал:— Чувствую, что утомился, Елена.— Тебе надо посоветоваться с докторами, Аристарх Яковлевич… Тебя это самоубийство Перелесова совсем расстроило.— Какое самоубийство? Какое мне дело, что Перелесов застрелился!.. — резко возразил Найденов. — Сегодня его, кстати, уж и похоронили… Верно, речи надгробные были и все как следует… Заречный, конечно, отличился… Ты ничего не слыхала?— Нет.— А дети разве на похоронах не были?— Они и так расстроены вчерашней панихидой.— Очень?— Разве ты не заметил?— И Миша тоже?..— Еще бы…— Ну, у Миши это скоро пройдет. У него счастливый характер, а Лиза…Он не окончил начатой фразы и продолжал:— И знаешь ли, что я надумал, Елена? Я думаю, ты одобришь мои намерения…Жена, которой муж никогда не сообщал никаких своих планов и объявлял только о своих решениях, которые она исполняла с безропотной покорностью кроткого существа, боготворившего мужа, удивленно подняла на него свои глаза и спросила:— Ты знаешь, я всегда охотно исполняю твои намерения. Что ты хочешь предпринять?— Я хочу отдохнуть и потому решил выйти в отставку.— Вот это отлично! — радостно проговорила Найденова.— Вы переедете в Петербург, а я на некоторое время поеду за границу… Хочется покопаться в итальянских архивах… И чем скорее все это сделается, тем лучше.— Но как же ты один поедешь, Аристарх Яковлевич? Ты хвораешь. Взял бы с собой Лизу.— Нет… нет… я один.В эту минуту в кабинет вбежала Лиза, бледнее смерти, и крикнула:— Мама, иди… Миша… Миша… голубчик…Найденова бросилась вслед за дочерью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79