Четырнадцать уж обеспечено!— Четырнадцать? Это ужасно! Несчастный Косицкий!— Ну и публика не особенно счастливая! Я, впрочем, намерен все речи слушать… Ведь два года не слыхал московского красноречия.— А я постараюсь не слушать ни одной… Надоели они. И все одни и те же…— Звенигородцев и меня просил сказать пятнадцатую речь.— Что ж, скажите… Вас я буду слушать.— Благодарю, но я речи не скажу.И, объяснив просьбу Звенигородцева, Невзгодин прибавил:— И ведь Звенигородцев не находит ничего странного, предлагая говорить речь от имени других… Меня же будет костить за то, что я отказался… Впрочем, нынче мало что считается предосудительным… читали в газетах объяснение одного петербургского профессора, уличенного в фабрикации анонимного письма?.. Какая развязность у этого профессора!.. Какой медный лоб!— Ну и у здешних есть медные лбы.— Не смею спорить, но все-таки наши до анонимных писем не доходили…— А кто нашими соседями будут за обедом? Вы знаете, Василий Васильич?— Сейчас узнаю.Невзгодин взглянул на карточки, вложенные в стаканы по бокам занятых им приборов, и проговорил:— Ваш сосед: молодой беллетрист Туманов… Вы его знаете?— Знаю…— Так познакомьте меня с ним. Он талантливые вещи пишет.— А рядом с вами кто?— Анна Аполлоновна Вербицкая. Кто такая?— Не имею понятия…— Я и того менее… Однако три четверти седьмого… есть хочется, а юбиляра не везут его ассистенты.— Кто такие?— Цветницкий и ваш супруг. Николай Сергеич, верно, будет сегодня говорить?— Конечно! — промолвила Маргарита Васильевна, и тень пробежала по ее лицу.В эту минуту раздался гром рукоплесканий. Толпа двинулась к дверям.— Наконец-то будем закусывать! — весело сказал Невзгодин и стал аплодировать, приподнимаясь на цыпочки, чтоб увидать юбиляра.Но вместо него в глаза Невзгодина бросилась крупная, статная фигура Заречного.Прислонившись к колонне близ входа и высоко подняв свою красивую голову с гривой волнистых черных волос, он жадным, неспокойным взглядом всматривался в толпу, словно кого-то искал.«Жену ищет!» — подумал Невзгодин и незаметно взглянул на Маргариту Васильевну.Прежнего оживления уже не было в ее побледневшем, казалось, лице. Серьезная и почти суровая, она тоже смотрела на красавца мужа, и в ее серых глазах блестел злой огонек, и тонкие губы складывались в презрительную улыбку.— Что ж вы не аплодируете, Маргарита Васильевна? Косицкий этого стоит. Он прелестный человек!— Все они прелестные! — с каким-то порывистым озлоблением произнесла молодая женщина.Встретив удивленный и пытливый взгляд Невзгодина, она внезапно покраснела, точно досадуя на свою несдержанность, и прибавила:— Я сегодня в злом настроении.— Косицкий, право, порядочный человек. Я немножко знаю его и помню, как джентльменски он провалил меня на экзамене, хоть и благоволил ко мне!«Пахнет серьезной драмой и, кажется, последним актом!» — решил про себя Невзгодин и, как истинный беллетрист, почувствовал даже некоторую радость при мысли о возможности близкого наблюдения этой драмы.И он снова захлопал, увидавши наконец юбиляра. IX Улыбаясь растерянной и словно бы виноватой улыбкой, маленький, худенький старичок в мешковатом фраке, с седой бородой клином и с длинным носом, придававшим его добродушному лицу несколько птичий вид, кланялся направо и налево, двигаясь мелкими шажками среди рукоплескавшей толпы, и поминутно останавливался, чтобы пожать руки встречающимся знакомым и благодарить за поздравления, добавляя слова благодарности взглядом, который будто говорил, что он, Андрей Михайлович Косицкий, не виноват во всем том, что происходит, и просит снисхождения.Не ожидавший такого многолюдства и сконфуженный аплодисментами и тем, что служит предметом общего внимания, он, видимо, находился в затруднении: в какую сторону залы ему направиться, остановиться ли или идти, и что вообще предпринять. В этот затруднительный момент он невольно вспомнил совет своей супруги, преподанный еще сегодня утром: «Не быть хоть на юбилее рассеянной фефелой и держать себя с достоинством!»«Ей хорошо давать указания, а попробовала бы она быть в моем положении!» — невольно подумал смущенный и взволнованный юбиляр, снова кланяясь на аплодисменты и обрадованно останавливаясь около знакомого, точно ища у него помощи.Но Иван Петрович Звенигородцев недаром был превосходным распорядителем на всяких торжествах, и не напрасно же его в шутку звали «обер-церемониймейстером».Как только смолкли приветственные рукоплескания, его кругленькая, толстенькая фигурка вынырнула из толпы, и он, сияющий и торжественный, словно бы сам был юбиляром, очутился около Косицкого и фамильярно, в качестве друга, подхватив его под руку, повел юбиляра, как послушного бычка на веревочке, в соседнюю комнату к громадному столу, сплошь уставленному всевозможными закусками.

— Ты, Андрей Михайлыч, кажется, померанцевую?Это была первая обыденная фраза, которую сегодня услыхал старик. С утра к нему на квартиру являлись разные депутации, говорили речи в приподнятом тоне, волновавшие и трогавшие Андрея Михайловича. Он порядком таки устал и до сих пор находился в напряженном состоянии. Вопрос о водке словно бы возвратил его к привычной ему действительности, и он мог попросту ответить с шутливым укором, аппетитно поглядывая на закуски:— А еще приятель! Я, Иван Петрович, очищенную!— Прости, голубчик. Я и забыл… Это Лев Александрыч пьет померанцевую!Звенигородцев налил две рюмки, но, прежде чем чокнуться, не мог, конечно, не выразить своих чувств публично. Распоряжаясь юбиляром, как своей собственностью, он привлек его к себе и так крепко поцеловал трижды в губы, что шатавшийся передний зуб юбиляра чуть было не выпал, и Андрей Михайлович благодарно поморщился от боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79