– А ведь ничего, а, Степан Ильич? Кажется, недурно стали на якорь? – обратился он к старшему штурману, словно бы ища одобрения.
– Уж чего лучше. Превосходно, Андрей Николаич. Паруса так и сгорели.
– Сгорели?.. Да, недурно, недурно, слава богу… Надо будет по чарке дать марсовым… А как-то смотр пройдет, Степан Ильич! – с тревогой в голосе прибавил старший офицер.
И его мужественное, заросшее волосами лицо приняло испуганное выражение школьника, который боится экзамена. Распорядительный, энергичный и находчивый во время штормов и всяких опасностей, Андрей Николаевич обнаруживал позорное малодушие перед смотрами начальства.
– Да что вы волнуетесь, Андрей Николаевич! – успокаивал его старший штурман, относившийся к высшему начальству с философским равнодушием человека, не рассчитывающего на карьеру и видавшего на своем долгом веку всяких начальников, которые тем не менее не съели его. Он тянет служебную лямку добросовестно и не особенно гоняется за одобрениями: все равно из них шубы не сошьешь; все равно для штурмана нет впереди карьеры.
– Да как же не волноваться, Степан Ильич? Разве вы не слышали об адмирале?
– Ну, так что же?
– Он хоть и вежливый и любезный, никогда не разносит, а, я вам скажу, такая заноза… строгий и взыскательный.
– Ну и пусть себе взыскательный. Что ему взыскивать? «Коршун», слава богу, у нас в порядке, Андрей Николаич.
– Так-то так, а вдруг…
– Что вдруг? – переспросил, улыбаясь, Степан Ильич.
– А вдруг, батенька, на смотру что-нибудь да выйдет.
– Ничего не выйдет, Андрей Николаич. Вы, право, мнительный человек и напрасно только расстраиваете себя… Все будет отлично, и адмирал останется доволен. Он хоть и заноза, как вы говорите, а умный человек и не придирается из-за пустяков. Да и не к чему придраться… Пойдемте-ка лучше, Андрей Николаич, обедать… И то сегодня запоздали… А есть страх хочется…
– Нет, я после пообедаю… Мне надо еще самому посмотреть, как реи выправлены и не ослаб ли такелаж, а потом поговорить с боцманом.
И маленькая приземистая фигурка старшего офицера понеслась на бак.
Через полчаса капитан вернулся от адмирала и сообщил старшему офицеру, что на другой день будет смотр и что корвет простоит в Печелийском заливе долго вследствие требования нашего посланника в Пекине.
Последняя весть очень смутила кают-компанию и гардемаринов.
В тот же день капитан объявил Володе, что он будет держать экзамен на флагманском фрегате для производства в гардемарины в сравнение со сверстниками, которые, как Володя уже знал, были произведены к Пасхе.
– Надеюсь, вы готовы к экзамену? – спросил капитан.
– Готов, Василий Федорыч.
– Ну и отлично. Когда хотите экзаменоваться?
– Чем скорее, тем лучше. Если можно, через неделю… Я кое-что еще посмотрю.
– Хорошо. Через неделю вас начнет экзаменовать комиссия, назначенная адмиралом… Будете ездить на фрегат… С этого дня вы освобождаетесь от служебных занятий на корвете, скажите старшему офицеру… Да если надо вам помочь в чем-нибудь, обращайтесь ко мне… Я кое-что помню! – скромно прибавил капитан.
Ашанин поблагодарил и сказал, что он занимался и надеется выдержать экзамен по всем предметам.
– А главное, не бойтесь, Ашанин. К вам придираться не будут. Экзаменаторы ведь не корпусные крысы, – улыбался Василий Федорович. – А адмирал понимает, что такое экзамен, – одобряюще промолвил капитан, отпуская Ашанина.

II

На другой день, к девяти часам утра, вся команда была в чистых белых рубахах, а офицеры в полной парадной форме.
Бедный Андрей Николаевич с раннего утра носился по корвету и вместе с боцманом Федотовым заглядывал в самые сокровенные уголки жилой палубы, машинного отделения и трюма. Везде он пробовал толстым волосатым пальцем: чисто ли, нет ли грязи, и везде находил безукоризненную чистоту и порядок. Наверху и говорить нечего: реи были выправлены на диво, палуба сверкала белизной, и все сияло и горело – и пушки, и медь люков, поручней, компаса, штурвала и кнехтов Вертикальные металлические брусья с блоками для проводки снастей.

.
И Андрей Николаевич, красный, вспотевший и напряженный, несколько комичный в сбившейся назад треуголке и узковатом мундире, стоял теперь на мостике, то посматривая беспокойным взглядом на флагманский фрегат, то на палубу и на мачты.
Вдруг лицо его выразило ужас. Он увидал двух обезьян – Егорушку и Соньку, которые, видимо, нисколько не проникнутые торжественностью ожидания адмирала, с самым беззаботным видом играли на палубе, гоняясь друг за другом, и дразнили добродушнейшего и несколько неуклюжего водолаза, проделывая с ним всевозможные обезьяньи каверзы, к общему удовольствию команды.
Обо всем вспомнил сегодня Андрей Николаевич, а о них-то и забыл!
– Боцмана Федотова послать! – крикнул он.
– Боцмана Федотова послать! – раздался окрик вахтенного унтер-офицера.
– Есть! – отвечал уже на ходу боцман Федотов, несшийся на рысях к старшему офицеру и выпучивший вопросительно глаза, когда остановился перед мостиком.
– Надо убрать на время куда-нибудь обезьян и собаку, а то черт знает что может случиться во время смотра! – проговорил старший офицер.
– Есть, ваше благородие… Куда прикажете их посадить?
– Куда? – задумался старший офицер. – Привязать их в гардемаринской каюте! – внезапно решил он.
– Слушаю, ваше благородие… Только осмелюсь доложить насчет обезьянов…
– Ну, что еще? – нетерпеливо перебил старший офицер.
– Трудно будет поймать их… Лукавое животное, ваше благородие.
– Как-нибудь да поймать и посадить… Да живо! – прибавил Андрей Николаевич.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136