Мы вошли в него не через главный портал, а обогнули часть здания и направились к более низкой пристройке. Здесь, наконец, писец постучал в дверь, и женский голос спросил изнутри:
– Ты ее привел?
То, что лежанка, на которую мне указали, была жесткой, не имело для меня никакого значения, так как я не привыкла к чему-то лучшему. И я бы еще стерпела, что в желудке у меня урчало, а мне никто не предложил даже куска хлеба, потому что ведь не в первый раз я ложилась спать голодной. Но встретившая меня старуха посмотрела на меня таким холодным взглядом, что у меня защемило в груди, и во сне я видела не приветливую улыбку Нефру-ра, а свою мать, простиравшую ко мне руки.
Я проснулась, едва в мою маленькую комнатку проник слабый дневной свет. Тут я заметила – вечером я не обратила на это внимания, – что, кроме меня, в комнате спали еще две служанки. Одна из них сидела выпрямившись и заплетала СВОИ длинные черные волосы, другая же, с крупным, полным лицом, еще лежала, вытянувшись под шерстяным одеялом, и зевала.
– Вставай, Ба! – сказала черноволосая и незло толкнула свою подругу в бок. – Аменет идет!
– Ай, – вскрикнула толстушка. – Оставь меня. Небем-васт, я умираю от боли!
Дверь открылась, и вошла та самая старуха, которая встретила меня накануне вечером. Тогда при тусклом мерцающем свете масляной лампы я не смогла ее рассмотреть как следует и только почувствовала, как она сверлила меня своими острыми, колючими глазами. Это вызвало во мне отвращение. Теперь я ясно видела ее в ярком утреннем свете и не могла победить свою неприязнь. Не то чтобы она была совершенно безобразна. Ее лицо, правда грубое и костлявое, я не могла назвать некрасивым, возможно даже, что в молодые годы оно было цветущим и полным. Теперь же вокруг рта образовалась складка, которая придавала лицу приветливое выражение, но эта приветливость не вязалась со взглядом властных глаз. Однако самым противным мне показалось то, что ногти у нее на пальцах загибались, как когти хищника. Это не были уставшие от работы, потрескавшиеся рука, как у моей матери, нет, они были хорошо ухожены и не обезображены перетаскиванием тяжелых нош. И все же казалось, что они не способны погладить нежную детскую головку, не причинив ей боли.
– Значит, ты еще не причесалась, Небем-васт! – сказала старуха негромко, но язвительно. А затем, повернувшись к другой служанке, которая с головой укрылась одеялом, воскликнула:
– Ба! Возможно ли это, Ба?
Она дернула одеяло и обнажила смуглое тело девочки.
– Не бей меня! – закричала Ба и, защищаясь, вытянула перед собой руки. – Я не могу встать. От боли я не спала всю ночь!
Аменет, уже поднявшая было руку, опустила ее и нагнулась над лежавшей девочкой.
– Что с тобой? – спросила она, стараясь быть поприветливей.
Вместо ответа девочка показала на покрасневшее и опухшее место под мышкой.
– Нарыв? – спросила Аменет.
– Мне трудно поднять руку! – запричитала девочка. – Больно даже шевелиться!
Старуха неохотно пощупала грудь Ба, и девочка громко вскрикнула, когда костлявые пальцы подобрались к воспаленному месту.
– Врача! – застонала она.
– Какого врача! – грубо ответила старуха. – Я сама достаточно хорошо знаю, какой злой дух попал в твою кровь. Сейчас я с ним разделаюсь!
Она села на корточки рядом с больной и забормотала:
– Брат крови! Друг гноя! Отец нарыва! Шакал пустыни! Выходи наружу из тела этой безобразной девчонки! Ложись к тем красивым женам, которые ждут тебя, брат крови! Друг гноя! – Затем, через некоторое время, обращаясь к Ба: – Ты действительно не можешь подняться? Кто же будет управляться с опахалом? И вязать букеты? Даже если я сама заплету косы Нефру-ра?
– А разве не может… новенькая?..
– Новенькая! Новенькая! Вот уж затея этого Сенчута… Он же ничего в этом не смыслит! Его дело смотреть за своими скульпторами и мастерами, а не давать мне указания, кого брать на службу к царевне! Что умеет новенькая? Что она знает? А?
Старуха подошла к моей лежанке, и я села. Кровь отлила у меня от лица.
– Что ты делала… до сих пор?
– Я… мы прошли длинный путь… а потом я сидела под смоковницей, а потом…
– Я не о том! – оборвала меня старуха. – Ты умеешь вязать цветы в красивые букеты?
Что ж, если речь шла только об этом, я могла бы попробовать. Я торопливо кивнула.
– А сумеешь ли ты причесать волосы царевны, сумеешь ли ты заплести их так, как она их носит, когда взмахивает систром в храме Амона, изображая супругу бога?
Я больше не кивала, а молча смотрела прямо перед собой.
– Ну ладно, тогда скажи, чему ты научилась, пока жила в той земле, откуда вы прибыли!
– Гусей я пасла и… – я хотела сказать, что при мне гибло гораздо меньше гусей, чем у пастушки, которая пасла их раньше, и что я даже приручила и обучила молодую обезьяну, но старуха опять оборвала меня.
– Гусей! – закричала, нет, заорала она. – И это для царственного дитяти! Чужеземка, негритянка, кушитка – да разве я знаю! – при моей Нефру-ра! – Она повернулась к черноволосой служанке, которая уже давно заплела волосы и теперь стояла в ожидании в глубине комнаты. – Беги к садовнику, Небем-васт! Скажи ему, что Ба не сможет сегодня подбирать букеты, пусть он постарается подыскать для этого кого-нибудь другого. Но пусть не дает слишком много зелени для букетов. Да поменьше васильков, они не пахнут. Лотос и дикий шафран. И пусть не забывает о жасмине!
Небем-васт выскользнула наружу, и старуха снова повернулась ко мне.
– Ты, пожалуй, еще сможешь держать горшок с мазями, – пренебрежительно заявила она, – а также работать опахалом. Но ведь в таком виде тебе нельзя показываться перед госпожой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51