Может быть, ты вовсе и не дядя ей? – Аба засмеялся и продолжал диктовать: «берет Эсе, дочь Ренут, себе в жены».
Сильный шум заглушил его голос. Со двора донеслись крики людей.
– О эти собаки! – закричал Аба. – Никак они не могут жить мирно! Каждый день драки между моими людьми и этим Амоновым отродьем! Теперь ты видишь, как необходимо здесь мое постоянное присутствие! Продолжай писать. Кем, ты же лучше меня знаешь, как это делается!
Кем склонился над папирусом, а Аба выбежал из помещения. Воспользовавшись этим, молодой скульптор незаметно покинул дом и вернулся на корабль. Никто не обратил на него внимания.
Кем уже поджидал его.
– Нам повезло, – сказал он. – Мы не встретили никакого сопротивления. Женщины в ткацкой мастерской так перепугались, что разбежались в разные стороны. Твоя мать подчинилась нам, не задав ни единого вопроса. Если бы Эсе не закричала, когда я взял ее на руки и понес, то вообще все обошлось бы без шума.
– А разве ты не объяснил ей, в чем дело?
– Какое там! У нас не было времени для объяснений! Рулевой нес старуху, а я – девушку! Мои люди сдерживали погоню. При этом мне показалось, что никто всерьез и не собирался нас преследовать. Мне вообще кажется, что большинство работниц даже радовались, что Аба получил такую пощечину. Они только сбежались со всех домов и возбужденно обсуждали случившееся. Когда мои люди убедились, что мы уже далеко, они поспешили вдогонку.
– А где теперь женщины? – спросил Тутмос.
– Я их поместил в твоей каюте…
Тутмос распахнул дверь каюты, и, когда его глаза привыкли к мраку, различил две фигуры, которые, прижавшись друг к другу, сидели в углу.
Как только он сделал попытку приблизиться к ним, Эсе пронзительно закричала:
– Нет, нет! Я не хочу! Я не хочу!
– Мама! – прошептал Тутмос, испуганный этим диким криком. – Мама! Это я! Успокой девочку! – И он вышел наружу.
Между тем команда подняла паруса, корабль отошел от берега. Тутмос подошел к капитану.
– А что будет, когда Аба расскажет обо всем Май? – спросил он неуверенно.
– Мне кажется, что он этого не станет делать, – усмехнулся Гем. Человек, чья одежда запачкана сверху донизу, не станет показывать пятно на чужом одеянии.
Тутмос молчал, но по его лицу было видно, что противоречивые мысли терзают его душу.
– В таком случае, Гем, – наконец сказал он, – мне придется самому обо всем рассказать Май. Жизнь моя будет отравлена, если я не смогу честно смотреть в глаза людям!
– Я понимаю тебя, Тутмос. Но не забудь в разговоре с Май упомянуть, что ты видел в Оне. Как Аба обращается с людьми и как он привел в упадок хозяйство вверенного ему поместья.
– Я же не доносчик, Гем! Разве скульптор должен совать свой нос в дела царских чиновников?
– Почему ты говоришь «доносчик»? Разве ты, скульптор, не служишь Атону, не служишь правде так же, как каждый жрец? Как каждый чиновник? Разве ты не следуешь тому учению, которое проповедует наш царь? Эти люди прячутся за спинами нашего бога и нашего царя и, прикрываясь их именами, думают, что могут безнаказанно творить свои черные дела! Если ты не расскажешь, как Аба управляет царским поместьем, это сделаю я. Но ведь мои слова имеют гораздо меньше веса!
– Ты, видимо, прав, Гем, – сказал Тутмос, глубоко вздохнув.
Тени вышла из каюты и подошла к Тутмосу.
– Эсе перестала плакать и заснула. Пускай поспит, – сказала она.
Тутмос взял мать за руку и увел от двери каюты на корму корабля. Он боялся нарушить сон девушки, ведь с Тени надо было говорить очень громко. Тутмос некоторое время стоял молча.
– Прости меня, мама! – наконец сказал он. – Я не хотел пугать вас, но у меня не было другого выхода.
– Я особенно не испугалась. Что может случиться со старой женщиной? – ответила она.
Тутмос понял по ее голосу, что жизнь безжалостно иссушила ее душу. И даже смерть она восприняла бы просто, как конец этого длинного, полного лишений пути. Он взял ее руки в свои.
– Мама! Теперь тебе будет хорошо! Ты будешь жить в светлой комнате. Веселыми картинами я распишу ее стены. Ты увидишь, чему научились мои руки. Ты будешь спать на настоящей кровати. Не на лежанке из кирпичей и не на соломенной подстилке, а на кровати.
Тутмос попытался по глазам матери прочесть ее мысли, но они по-прежнему не выражали ничего, кроме страшной усталости и полного безразличия. «Может быть, она разучилась радоваться?» – подумал он, и щемящее чувство охватило его сердце.
В этот день они проплыли мимо бывшей царской столицы. Тутмосу не нужно было подгонять гребцов. Все еще взволнованные приключениями дня, они в такт опускали весла и пели свои песни. Когда на небе зажглись звезды, корабль причалил к берегу. Гем распорядился выдать команде двойную порцию пива, и веселье затянулось до глубокой ночи. Мать Тутмос отправил в каюту к девушке. Гем предложил переночевать на одной койке с ним, но Тутмос отказался. Не пошел он и в кубрик, где разместилась на ночь команда.
Тутмос выбрал себе место на палубе и улегся, положив под голову круг сложенного витком каната. Он долго смотрел на мерцающие в темном небе звезды. Холодный ветер обдувал его, а над камышами подымалась тонкая пелена тумана.
«Накидку бы мне сейчас, – подумал он, – нужно сходить и принести себе накидку». Но он не пошел в каюту, боясь опять испугать девушку.
Тутмос уже проснулся, когда мать вышла из каюты.
– Теперь пойди к Эсе, Тутмос, – сказала Тени сыну. – Она хочет с тобой поговорить.
Эсе стояла в каюте, прислонившись к стене. Тутмос оставил дверь открытой, и при дневном свете он мог хорошо разглядеть очертания ее стройной фигурки. Тутмос не подошел к девушке близко;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78