Сейчас он будет знать все о судьбе Клауса Хейнкеля. Упали первые крупные капли дождя, и буквально через несколько секунд разразилась ужасная буря. Индейцы продолжали рыть как ни в чем не бывало. Лукреция и Малко тут же вымокли до нитки. Позавидуешь тут Клаусу Хейнкелю, у него в гробу сухо...
Дождь утих так же внезапно, как начался, и как раз в тот момент, когда индейцам удалось, наконец, высвободить один край гроба. Схватившись за ручку, они выдернули его из ямы. Он отлепился от глины с хлюпающим звуком. Лукресия отдавала короткие распоряжения. Малко пришлось помочь индейцам вытащить гроб наверх и установить его в проходе между могилами, рядом с вырытой землей. Несмотря на холод, Малко обливался потом. Насквозь промокший, лязгая зубами, он растирал занывшую поясницу. Теперь осталось только отвинтить крышку. На их счастье, дождь внезапно прекратился совсем.
* * *
Поддался последний винт. Один из индейцев просунул в гроб отвертку и нажал на нее. Крышка сдвинулась. Дождь снова пошел. Малко поспешил им на помощь. Лукресия светила фонариком.
Крышка гроба закачалась и повалилась на землю. Один из индейцев выругался на своем языке. Из открытого гроба шел затхлый и сладковатый тошнотворный запах. В нем действительно лежал труп.
Малко был слегка удивлен и разочарован: он ожидал увидеть гроб пустым или, в крайнем случае, заполненным камнями.
С трудом подавляя ужасающую тошноту, он наклонился. Сначала он ничего не разглядел, кроме какой-то темной массы. Труп был без савана. Просто лежащее на боку тело, сползшее к стенке гроба. Малко взял его за плечо, чтобы перевернуть на спину, но тут же отпрянул, и его чуть не вырвало. Рука его попала в какую-то слизь. На помощь ему пришел один из индейцев. Воткнув в плечо трупа что-то вроде крюка для мясных туш, он перевернул его. Из гроба вырвалось такое облако зловония, что все отшатнулись. Наконец, Лукресия подняла руку с фонарем, и в его свете они увидели темную бороду.
Борода продолжала расти и после смерти и теперь была длиною в добрых двадцать сантиметров.
Лицо было неузнаваемо, все залито кровью из зиявшей на голове раны. Малко жадно рассматривал искаженные, расплывшиеся черты землистого и раздувшегося мертвого лица.
Это был труп очень высокого мужчины, не старше тридцати лет, с длинными волосами, усами и бородой. В открывшемся рту были видны неровные зубы. Мертвый был в джинсах, куртке и коротких, из коричневой кожи, «техасских» сапожках с очень узкими носами.
– Это не Клаус Хейнкель, – сказал Малко. Если только он не помолодел на четверть века. Немцу было 54 года, он был лыс и имел 1 м 68 см роста.
– Это Джим, – взволнованно прошептала Лукресия. – Джим Дуглас, молодой американец. Это его сапоги.
Индейцы начали проявлять нетерпение. Малко выпрямился. Этот мертвый незнакомец ничего больше не мог ему сообщить. Ясно, что погиб он насильственной смертью и не был Клаусом Хейнкелем. Так что почти с полной уверенностью можно было утверждать, что немец до сих пор жив.
– Пусть закрывают крышку, – сказал он, – и опускают гроб в могилу.
Индейцы принялись торопливо завинчивать крышку. Малко, промокший и расстроенный, ничего не понимал. Если Лукресия была права, то как мог очутиться этот американец в гробу Клауса Хейнкеля? Кто его убил? Слава богу, что он не отдал Джеку Кэмбеллу отпечатки пальцев Клауса Хейнкеля. Они еще могут пригодиться...
Они с Лукресией молча смотрели, как индейцы опускают гроб и закапывают могилу. Это заняло у них 20 минут.
Потом все они покинули кладбище тем же путем, что и пришли. У кладбищенской стены Лукресия опять о чем-то шепотом заспорила с индейцами, они требовали еще 200 песо. Малко заплатил.
– Они нас не выдадут? – спросил он.
– Нет, – ответила Лукресия. – Они сейчас же возвращаются пешком в свою деревню. Они боятся полицейских.
Индейцы быстро исчезли в темноте. Малко и Лукресия пошли налево, к центру. На улицах было пустынно. В полном молчании они дошли до моста, перекинутого через реку Ла-Пас. Пройдя еще метров сто, они, наконец, увидели такси. Когда они в него садились, сонный водитель даже не повернул головы.
– Если Клаус Хейнкель жив, – внезапно сказала Лукресия, – Уго Гомес должен знать об этом...
Малко не ответил, занятый своими мыслями: любопытно будет посмотреть, как прореагирует на новость Джек Кэмбелл, столь непоколебимо уверенный в смерти Клауса Хейнкеля.
Глава 8
Наполовину сорванный плакат взывал к бдительности простаков: «Не верьте слухам, распространяемым экстремистами. Верьте революции 16 июля».
Плакат висел на углу улицы 20 Октября, названной так в память об одной из предыдущих революций, что невольно придавало ему юмористический оттенок. Надо сказать, что никто уже давно не уничтожал старых лозунгов, и на стенах домов Ла-Паса можно было изучить всю политическую историю Боливии.
Малко внимательно осматривал небольшой четырехэтажный дом, стоящий в одном из тупиков рядом с улицей 20 Октября. Спокойное местечко, и недалеко от Прадо. Он долго и безрезультатно звонил в дверь квартиры на втором этаже, где жил Джим Дуглас.
Жил, пока не очутился в гробу Клауса Хейнкеля... Малко был раздосадован и уже собирался уходить, когда в окне первого этажа колыхнулась занавеска.
– Там кто-то есть, – сказала Лукресия. Они вернулись в дом и вновь позвонили. Дверь тотчас открылась.
Они увидели женщину лет сорока, с бесцветными глазами, лишенными всякого выражения. Из-за нее выглядывали двое босоногих, черномазых ребятишек, довольно хорошеньких. Волосы женщины были гладко зачесаны назад, отчего делались еще заметнее асимметричность ее лица и слишком полная нижняя губа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61